Сибирские огни № 010 - 1990

криминальные признания. На удовольствии высвобождения истины. Вот она была упрятана, удушена, ворочалась, толкалась, пищала в тесноте — и наступили ее роды: она прорывается, исходит, трещат препоны и препятствия, льются слезы и кровь — и вот оно, рождение на свет — какое облегчение! — Хороший ум не боится лжи, — подтвердил Феликс. — Прав­ дивость внедряют дураки, неспособные просчитать несколько ходов вперед. Они могут мыслить только линейно, а для этого правдивость удобнее всего. Монтень признавался, что для лживости он н е д о ­ с т а т о ч н о умен. Но лицемеры не заслуживают правды. Не только к высказыванию, но и к восприятию правды человек должен быть подготовлен. Большинство людей сами предпочитают видеть действи­ тельность, прикрытую лоскутьями лжи. Голая жизнь —жжется, как крапива. В Древней Греции считалось, что ложь — удел раба, сво­ бодным же людям надлежит говорить голую правду. Но много ли среди нас свободных людей? Сигизмунд немедленно присоединился: — Да-да, удел раба, вот почему женщины насквозь лживы. Они человечески недостаточны, вообще их недовершенность можно дока­ зать на физиологическом уровне. Хотите? — Он почти заискивал. Таков метод допроса. — Все первоначальные импульсы человеческой деятельности — кровосмесительные. Чем дальше в человеке заши­ фрован, засублимирован этот импульс, тем больше творчества. Но творцы всегда мужчины. Это очень легко объясняется: женщины менее сексуальны, в них слабее импульс, а значит, они менее твор­ ческие создания. Они низший род! И ликующе улыбнулся, сравнявшись с Феликсом в интеллекту­ альной храбрости. Они как бы спровоцировали друг друга не сты­ диться сокрытого, а хвастаться им! — Ой ли? — не согласился Феликс. — Менее сексуальны? Да с головы до ног они —животные любви! Этим одним и живут. Имен­ но потому я принес Офелии яд. Вот, фиксируйте, я начинаю! Мы вплотную подошли к д е л у . Я сделал это, можете записать. Я принес Офелии выжимку болиголова и предостерег ее... Нет, не тот глагол. Я н а у ч и л ее воспользоваться этой выжимкой. Взгляните на мои руки, они еще в коричневых пятнах от ожогов болиголова. Следы яда, который я выжимал из семян и корня. Разумеется, я не верил, что она им воспользуется. Я слишком презирал ее. Но я х о т е л , чтоб она им воспользовалась. Я дразнил ее самолюбие, ут­ верждая, что она не с м о ж е т . Я провоцировал ее на то, чтоб с м о г л а . То есть, как видите, преступность помысла налицо. Но я утверждаю, что в таком случае нет среди живых неубийцы. Нет че­ ловека, который хоть раз в жизни не желал бы смерти другого. Сигизмунд (нет, он не рванулся записывать, он, наоборот, повел себя даже медленнее, даже заторможеннее, великий мимикрист!) при­ нужден был согласиться: — Я принужден согласиться с вами. Агрессия — неистребимый инстинкт. Общество подавляет инстинкты, но именно поэтому лич­ ность чаще всего и восстает против общества. Он глубоко задумался. Посмотрите, какой умница Сигизмунд. Он и ухом не повел на признание Феликса, он не стал цепляться за него, наращивать и уп­ рочнять его. Он его бросил там, где получил, оставил на задворках внимания, он сосредоточен был на теоретической и философской стороне разговора. Сейчас Феликс потеряет бдительность, придавая своему признанию так же мало значения, как и Сигизмунд, и тогда... Сигизмунд украдкой взглянул, оценил ли Феликс смелость его взглядов, и продолжил: _ Более того, искоренение зла невозможно даже теоретически, хотя именно этим я занимаюсь в силу моей профессии. Оно невоз­ можно вот почему. Человека привлекает смерть как бездна и беско