Сибирские огни № 010 - 1990

Вступил в комсомол и вскоре стал комсоргом части. И вот с этого момента и о щ у т и л . Толстой своею кожей он очень скоро ощутил теплый, укутывающий, спасительный покров, который ты получаешь от близости к сильным и от власти, пусть самой крохотной. иЮность болезненна. Натыкаясь то и дело на острия порядка ве­ щей, на его бессмысленные зазубрины и неровности, ходишь, весь израненный в клочья, — пока не научишься обходить острые углы и пока не одолеешь свой здравый смысл, приучив его к тому, что бес­ смысленное — глубоко нормально. Пока не перестанешь бунтовать. Пока не сопьешься. Или пока не попадешь в спасительное нутро этой колючей и зубчатой системы: внутри-то не так колко. Отец не созрел, не успел дозреть до юношеского бунта, как уж порядок вещей прибрал его в любимчики, опутал согревающей этой увивкой, и отец мигом простил ему все обиды. Хотя, может быть, — как знать?^— отвергай его жизнь чуть дольше (еще один пузан, ко­ торому свой покой куда дороже судьбы отдельного абитуриента; еще одна аспирантка, которая подстелет тебя под ноги, чтобы самой при­ подняться чуть выше, еще один полковой командир, оценивший звез­ ду на своих погонах дороже доброй совести своего солдата, — и всё, и он бы сказал: «Знаете что, вы сами по себе, а я сам по себе, и я вам больше не помогаю рыть ваш блиндаж, а окапываюсь в свой окопчик и начинаю из него огрызаться, заняв круговую оборону про­ тив всех, всех, всех!») ^Но они повернулись к нему лицом раньше, чем это успело про­ изойти. Дали саперную лопатку, пообещали местечко в своем блинда­ же, помогай рыть. И оказались не НАД ним, а РЯДОМ. Теперь мно­ гие уже и ПОД ним. Отец любит повторять изречение: «Я презираю иерархию, но мне удобнее презирать ее сверху». Итак, в начале жизни — такая схема: там — «они», а ты — здесь, среди «мы». «Они» — меньшинство. И вот кто-то из «они» по­ ворачивается, манит пальчиком, выделив тебя из всей гущи «мы»: поди-ка сюда. И ты отделяешься, подходишь, и теперь «они» — это твое новое «мы», а прежнее «мы» — теперь многочисленное чуждое «они». Ты перешел из одного лагеря в другой. Граница как государ­ ственная, с полосой отчуждения: незаметно по пахоте не прокра­ дешься. Среди теперешнего «мы» множество подразделений и дро­ блений, но каждый безошибочно ощущает, поместила его жизнь сре­ ди большинства или среди меньшинства, в котором даже на самой низенькой ступенька ты — избранный, отделенный от толпы и при­ общенный к другой касте. Очутившись на этой ступеньке, ты уже не вопишь негодуя: «они там!», ты замолк, заткнулся куском. Пере­ шагнувший эту границу уже не выманится назад. Эта теплая на твоей шкуре невесомая пуховая укутка, увивальник, прирастает к коже. К тебе приезжает теперь по вызову другой врач из другой по­ ликлиники, с другим отношением к больным. Ты можешь теперь по­ звонить в любое место по любой надобности и, назвавшись, спокойно излагать свою просьбу — тебя, незнакомого, выслушают со внимани­ ем и готовностью пойти навстречу. Тебя принимают з а ч е л о в е к а . За отдельного человека, а не за песчинку из докучной массы, кото­ рой только НАДО что-нибудь вечно и от которой ничего, ну ничего не надо вам, кроме абстрактного совокупного общественного продук­ та, который он создает где-то там, на рабочем месте... З а ч е л о в е к а принят также и я, СЫН, и она — ЖЕНА. И потому мне негде было развить мускулатуру стремления вверх, которая так напряжена у Феликса. Я хил — потому что я уже там, куда он только стремится. Кто ж из попавших сюда уйдет добровольно? Рассказывал, правда, мой дед Михаил про одного римского цезаря: он был на­ столько лишен честолюбия, что оставил правленце, отправился в де- 36