Сибирские огни № 010 - 1990

телей. Дарий спросил, за какую плату они согласились бы предать огню умерших родителей. Те возмутились богохульством царя. Так что все, получается, обречены на богохульство. — Дед, — сказал я, — ты так снисходителен к Феликсу и так беспошаден к моему отцу, а ведь Феликс заявляет ту же программу, которую уже выполнил мой отец. — Феликс честен! Он не лицемерит! — Ничего себе! — даже засмеялся я. — Феликс честно заявля­ ет, что собирается действовать бесчестно, честно заявляет, что наме­ рен лицемерить — и он, ты полагаешь, отличается от моего отца? Мой отец по крайней мере убежден в правоте, он и с к р е н е н ! Раз- ница-то между Феликсом и отцом — в пользу отца! — Нет уж, в пользу Феликса: ведь он будет действовать созна­ тельно, с открытыми глазами и потому готов ответить за себя и за свои поступки с а м , не сваливая вины на свою наивность и слепую преданность идее! А то, что сопряжено с опасностью и риском, всегда стоит дороже с точки зрения морали. — Убийство — тоже опасно! И рискованно, — вдруг сказала Олеся. Она безусловно чувствовала свою особую ценность среди нас и понимала, что преимущества ее не в равенстве мысли, а совершенно в ином. Она поэтому, умница, и не гналась за равенством, а сидела помалкивала, но то, что она сказала сейчас невзначай, получилось в десятку. Мы засмеялись. — Да, — признал дед. — Я зашел в тупик. — Во всем невозможно одно: разумность,— победно сказал Фе­ ликс. — Логически вы не докажете мне ущербность моей позиции. Ее недостаток только в том, что она вам эстетически непривычна и потому кажется безобразной. Как новая мода. Но я приучу вас к ней — и вы ее полюбите. — Не приучишь, — мягко, с улыбкой отвергла Олеся. — Приучить можно ко всему, — грустно возразил дед. — К гладиаторским боям и к мысли, что для счастья одних людей надо убить других. И скоро эта мысль кажется даже естественной. Дед, кажется, был расстроен бессилием что-то доказать нам. Я подошел и обнял его: — За что, дед, тебя люблю — за свежесть волнения. Безутешный дед благодарно похлопал меня по руке: — Предатель, — ласково проговорил. — Подлец. З а б ы л ! Он забыл мне сказать самое для меня главное! Эгоист презренный. Я оправдывался как мог: — Просто я здесь самый старый и самый смертный, поэтому и самый равнодушный. Как гладиатор. И не могу так серьезно отно­ ситься к тому, что ты называешь «самым главным». Дед не стал отнимать у меня первенство возраста... Он расска­ зал: — Демокрит, считая судьбу человека ничтожной и смешной, по­ являлся на людях только с ухмылкой. А Гераклит — всегда с со­ страданием. — А Ницше, — сказал Феликс, — признает только один способ сострадания: все, что заслуживает смерти, должно быть ей мило­ сердно предано! — Феликс, дорогой, — усмехнулся дед, — главное противоре­ чие избранного тобой пути: тебе придется жить не столько по своему вкусу, сколько по вкусу других — которых ты так презираешь! — Это небольшая плата за преимущества власти, — обдумав, серьезно ответил Феликс. — Я готов. Я буду следовать традициям, как бы плохи они ни были, чтобы таким образом сохранять свою безопасность. — Молодец, Феликс, — устало одобрил дед, — это самое разум­ ное. Лучше худой мир, чем добрая война. Я разочаровался уже во