Сибирские огни № 010 - 1990

Смотри, Олеся, это болиголов. Цикута. Скоро поспеют первые семена на этих белых зонтиках, и твой синий флакон будет напол- Н6Н«*« Она вздрогнула, но промолчала. Феликс спросил меня, кивнув на растения: Кто он среди них? Преступник или, может, тиран? Присмо­ трись. они его боятся. Вблизи него тишина как бы плотнее, насто­ роженнее. Не замечаешь? И земля возле корня голая, всех разогнал. А, Олеся? — поддразниваю ее. — Ты чувствуешь, около этой травки что-то зловещее? Это растение смертельно в любых дозах. Хотя Сократу палач не позволил совершить возлияние богам из куб­ ка с этим питьем, а то «не хватит». Сок для Сократа выжимали из семян, но самое ядовитое, я читал, корень. Пожевать — и готов. Вос­ ходящий паралич, от ног к сердцу до его остановки. Хорошая смерть, безболезненная, без мук. Достали-таки Олеську, чуть у нее слезы не брызнули, «а ну вас, дураки!» и круто назад, к деду, и теперь мелькают, двигаются по веранде купола их голов, как церковные маковки, кивают друг дру­ гу. Олеся наращивает свой капитал «хорошести», дружит с дедом и чистит картошку. В прошлом году, — говорит дед, — картошку не вырастили из-за дождей. Так ее, может, и вообще не следовало сажать. А как же не сажать? — удивляется Олеся, склонив свою ма­ ковку над кастрюлькой. — В старину легко определяли, что в новую весну сеять, а что нет. Агропрома и Госплана не было, так приносили в ночь под Новый год все злаки на паперть, картошку тоже, утром приходили и смотре­ ли : какой злак больше заиндевел, тому в новом году и климат, и предпочтение. А что такое паперть? — спрашивает Олеся музыкальным сво­ им голоском. Феликс пристально всматривается в болиголов. Вчуявшись, дей­ ствительно можно было различить дуновение смерти, испуг и зами­ рание в соседях болиголова: они застыли, боясь шевельнуться от ветра и выдать свое присутствие. Плодоносит все лето, — сказал я. — Одни зонтики зацвета­ ют, другие уже созрели. Всегда готово к услугам... Сорви, положи в карман. Привянет — будет пахнуть мышами. До крови запомнишь этот запах... А может, мы — мысли нашего верховного главнокомандую­ щего, — Феликс поднялся с корточек. — Он нас «думает». Мысли, которые ему понравились, он возобновляет: вспоминает. И это озна­ чает новое рождение повторенного человека. Может быть, у них даже одинаковые отпечатки пальцев. А есть, наверное, ростки, которых он забывает: не понравились. И они остаются сами на себя и поги­ бают. Как мой отец... Возможно, есть целые места и времена, поко­ ления или страны — богооставленные: не понравились... Такой подвижный ум, а он собрался употребить его на завоева­ ние презренной власти. Эх, Феликс!.. — И если мы — сад, то мы плодоносим, — развивал мысль, — и плоды наши: мысли, страсти, страдания и муки. Все это наш са­ довник выжимает из нас и варит себе амброзию и нектар. Тогда его любимые плантации — тюрьма, больница и сумасшедший дом. — Мальчики, надергайте редиски и нарвите луку! — нежный голосок с веранды. — Только не мойте в бочке! — высовывается дед. — Вы мне там болото разведете. Налейте в тазик воды и помойте! — А мы должны еще и мыть? — вполголоса бормочу я. — Не ропщи, — приказывает Феликс. — Хочешь жрать — дей­ ствуй.