Сибирские огни № 010 - 1990

Не злодей я и не грабил лесом. Не расстреливал несчастных по темницам... Что же в этом нормальном признании так восхитило Осипа Мандельштама? Наверное, подавляющее большинство стихотворцев того времени не участво­ вало в расстрелах и не грабило на боль­ ших дорогах. Но очень и очень многие способствовали своим рифмованным словом и грабить, сделав грабеж к на­ шим дням естественным занятием мил­ лионов (несуны), и расстреливать «не­ счастных по темницам». Достаточно вспомнить того же хрестоматийного В. Маяковского «с Лениным в башке и с наганом в руке», приравнявшего перо к штыку, видевшего свои поэмы жерлами пушек, принимавшего т. Маузер глав­ ным аргументом в идеологическом спо­ ре... И не занимала «талантливейшего поэ­ та нашей эпохи» (т. е. сталинской эпо­ хи) эта мука, этот вопрос, который сжи­ гал Есенина: О, кого же, кого же петь В этом бешеном зареве трупов? «Или снится мне сон веселый...», «Вид­ но, в смех над самим собой //П е л я песнь о чудесной гостье...», «...кого же, кого же петь?» — мучительно прожива­ ет Есенин. Именно проживает, всем те­ лом, всей душой, безо всякого расчета, без страха, без оглядки на партию, Ле­ нина, ГПУ и пр. Проживает честно и ис­ кренне. Потому принимаешь и есенин­ ский оптимизм в последней главке «Ко­ быльих кораблей»: Буду петь, буду петь, буду петь! Не обижу ни козы, ни зайца. Если можно о чем скорбеть. Значит, можно чему улыбаться. Все познать, ничего не взять Пришел в этот мир поэт. Он пришел целовать коров. Слушать сердцем овсяный хруст. Глубже, глубже, серпы стихов! Сыпь черемухой, солнце-куст! Я бы переиздал книгу стихотворений и поэм Сергея Есенина «Трерядица» в наши дни, как чтение самое своевремен­ ное для русского сердца, как одну из поэтических вершин двадцатого века в отечественной и мировой поэзии. «О, кого же, кого же петь //В этом бе­ шеном зареве трупов?» — иучает поэта вопрос и в «Сорокоусте», написанном через год. Трубит, трубит, погибельный рог! Как же быть, как же быть теперь нам На измызганных ляжках дорог? Поэма зацитирована, протрактована. Но только ли о соперничестве «красно­ гривого жеребенка» и «чугунного поез­ да» писал поэт? Только ли надвигаю­ щ аяся цивилизация (а она и до сих пор не надвинулась на нашу деревню!) страшила Сергея Есенина? Механизация, электрификация, инду­ стриализация, химизация, интенсифика­ ция, призывы, новации,— почему все это, как мертвому припарки? Да как раз потому, что мертвому... Поэта страшила ИД Е Я . И Д Е Я , старательно выпестованная городскими «великими гуманистами», «гениями человечества», «светочами мудрости», «Капитанами Земли» и рядо­ выми «кормчими». ИД Е Я , по которой крестьянство объ­ являлось раз и навсегда слоем недочело­ веков, людьми второго сорта, средой, которая представляет непрерывную опасность для новой власти (рабоче- крестьянской1). Город, город, ты в схватке жестокой Окрестил нас как падаль и мразь... Именно эта ИД Е Я , огульно, чохом, скопом ставящая целый класс под подо­ зрение, под угрозу,— страшила Есенина. «Падаль и мразь». А наиболее работя­ щие, разворотливые, удачливые, толко­ вые, честные, справные из «падали и мрази» по той же И Д Е Е «демократов» и «великих гуманистов» вообще подле­ жали физическому и поголовному унич­ тожению «как класс». Представьте себе, что некое прави­ тельство поставило задачей уничтоже­ ние КЛАССА ПТИЦ, или КЛАССА МЛЕ­ КОПИТАЮЩИХ, или КЛАССА ЗЕМ­ НОВОДНЫХ со всеми его отрядами хво­ статых и бесхвостых, со всеми семью семействами, входящими в эти отряды, и многими родами, входя­ щими в семейства... Да что об этом... Никогда и никому не приходила в го­ лову мысль об уничтожении целых классов животных для блага будущего блага. А вот И Д Е Я — уничтожать лю­ дей, своих же соотечественников, сопле­ менников была не только выработана и обоснована, но и воплощена в смерть. «Кулак» был уничтожен. А поскольку «кулак» определялся только и по преи­ муществу при помощи «классового чутья» — под нож пошли и середняки, и бедняки, и все, кто гляделся самосто­ ятельным и разумным хозяином своей земли. И не «раскрестьянивание» происходи­ ло, а уничтожение крестьянства на ос­ нове расчеловечивания властей предер­ жащих. Это и провидел Есенин. Это душа и нерв поэмы «Сорокоуст». Этой поэмой он поминает русское село и русского крестьянина, с величайшей болью провидя это непредставимое по масштабам и последствиям, самое бес­ смысленное и самое жестокое массовое убийство в истекающем (кровью) Ееке. Кампучия — малая толика, но точная копия России. «Вот он... //Тянет к глоткам равнин пятерню... //Идет, идет он, страшный вестник, //П ятой громоздкой чащи ло­ мит... //Ч ер т бы взял тебя, скверный гость! //Н аш а песня с тобой не споет­ ся... //Только мне, как псаломщику, петь //Н а д родимой страной аллилуя...» Оттого-то вросла тужиль В переборы тальянки звонкой. И соломой пропахший мужик Захлебнулся лихой самогонкой... (август, 1920)