Сибирские огни № 010 - 1990

'■ „ . ¡ши . -«ШеЩ N ЭПМПвД мертвенный, кричащий в муках, голоде и стуже, уродливый, переломанный мир, попадаешь в иное измерение, где при­ сутствуют все те же предметы, сущест­ ва, детали, происходят те же события, что и в романтическом мире, но все это с иным, обратным знаком, в ином осве­ щении, в ином смысле. Чем выше забирался поэт в романти­ ке революции — Радуйся. Сионе, Проливай свой свет! Новый в небосклоне Вызрел Назарет. Новый на кобыле Едет к миру Спас...— тем глубже и мрачней опускался его взгляд в «Кобыльих кораблях» и после­ дующих — «Сорокоусте», сонме стихо­ творений, «Черном человеке». Эта кобыла, везущая нового Спаса, светлого гостя, этот летящий конь, эта взвихренная конница в первой же стро­ фе «Кобыльих кораблей» тоже нарисо­ вана в движении, но каково оно! Если волк на звезду завыл, Значит, небо тучами изглодано. Рваные животы кобыл, Черные паруса воронов. Живот кобыльего трупа — корабль. Под парусами воронов. Труп красного коня. Позднее, в 1924 году поэт напишет — «Земля — корабль!», а еще через год — «Капитан Земли»... Нет, красные кони, увлекающие Зем­ лю к новому раю, преображение свет­ лое и крестьянское — все это только приблазнилось, привиделось поэту. Опьяненному и обольщенному. А спала с духовного ока пелена и увидел он зем­ лю свою, к тому времени уже убитую, с пирующими и жирующими на ее све­ жем трупе — черными воронами. Вот какой корабль «к стране счастливой», вот каковы его черные паруса. И уже не красный конь «проливает глухое ржанье», это Облетает под ржанье бурь Черепов златохвойный сад. И не романтический красный конь вывозит «шар земной на колею иную», а все на том же корабле пожираемого трупа родины Веслами отрубленных рук Вы гребетесь в страну грядущего. Это теперь мы свободно знаем — да­ леко ли и куда, в какое «грядущее» можно догрестись этим нечеловеческим способом! Знаем, что никто, из угребавшихся по нашему способу, никуда не догребся. Это теперь. А в одна тысяча девять­ сот девятнадцатом году и вплоть до не­ далекого прошлого за такие пророчест­ ва можно было пострадать. Пулю полу­ чить. Сгнить на стройке всеобщего счастья. И это чувствовал, и это трагически по­ нимал поэт: Плывите, плывите в высь! Лейте с радуги крик вороний! Скоро белое дерево сронит Головы моей желтый лист. • I Н. . ........ ' (Обратитесь к «Пантократору», как все обнажилось, открылось! Там — «Мы радугу тебе — дугой» — красному ко­ ню, «За эти тучи, эту высь //Скачи к стране счастливой...» А тут — в о р о- н ы.) «Рваные животы кобыл...» Куда же подевалась та песенная ра­ дость, то ушкуйное громыхание меся­ цем в колокол неба, которым герой «Иорданской голубицы» встречал ги­ бель своей матери-родины? «Рваные животы кобыл...» Это ли хотел увидеть поэт, когда вос­ парял в дьявольском обольщении: «Ги­ бель твоя миру купель //Предвечная...»; «Гибни, край мой! //Гибни, Русь моя, //Начертательница //Третьего //З а в е ­ та...»? «Рваные животы кобыл...» Это не полет воображения, это карти­ на вполне реального сползания страны — разорванной, взрезанной,— сползания в мрак братоубийства, грабежа как нор­ мы и доблести жизни, поругания всех святынь, полувекового мертвящего уж а­ са «классовой борьбы», шизофрениче­ ского раздвоения личности — личного и общественного сознания. Ибо все мы, каждый из нас, на миру кричали, что скачем на красном коне в страну гряду­ щего, хотя все мы, каждый из нас, зна­ ли, что, сидя во чреве мертвой матери- родины, под парусами черных воронов, угребаясь веслами отрубленных рук, движемся мы к полному краху, к окон­ чательному промотанию великого на­ следства — Р О С С И И ! И остовы крыш крестьянских изб в исчезающей России зияли, как обгло­ данные ребра кобыл по всей «шестой части Земли с названьем кратким «Русь»... Сколько скелетов деревень там, где пролетал «красный конь», там, где вдо­ воль попировали «черные вороны»! Какому Мамаю могло привидеться та­ кое опустошение... Прослеживание «наоборотности» «Пан- тократора» и других романтических поэм — «Кобыльим кораблям» не входит в мою задачу, насколько это оче­ видно; наоборотность полная, подробная, разветвленная. Вот уже цитировавшая­ ся строфа: Не просунет когтей лазурь Из пургового кашля-смрада. Облетает под ржанье бурь Черепов златохвойный сад. Эти строки уже рифмами соотносятся с двумя строфами «Пантократора»: Он Медведицей с лазури— Как из бочки черпаком. В небо спрыгнувшая буря Села месяцу верхом. В вихре мчится сонм умерших, Молоко дымящий сад, Вижу, дед мой тянет вершей Солнце с полдня на закат. Здесь: лазури-буря, сад-закат. Там: лазурь-бурь, сад-СМРАД! От Медведи­ цы в «Кораблях» остались только «ког­ ти», а светлый сонм умерших «от спе­ лости», напоминающий цветущий сад,