Сибирские огни № 010 - 1990

ставшие от частого употребления шаб­ лонными, пустыми, пошлыми; он ис­ пользовал эти самые идиомы так, что между ними неожиданно стали возни­ кать вольтовы дуги иных смыслов. В «Философических стихах» он сам обо­ сновывает необходимость подобного сти­ хотворческого метода; Так, выдохнув, язык Выносит бред пословиц На отмель словарей, Откованных, как Рим; В полуживой крови Гуляет электролиз — Невыносимый хлам, Которым говорим. Но, увы, метод сам по себе еще не га­ рантирует даже талантливому поэту шедевров в плановой очередности. Ше­ девры, к ак известно, питаемы из источ­ ников иррационального порядка («На­ станет ночь — и звучными волнами стихия бьет о берег свой»), какие уж тут законы и методы, «электролиз в крови» может быть красивой находкой, но не может быть источником вдохно­ вения или к ак его там, бог весть. Да, Еременко вместе со своими друзьями сегодня свободен. Но свобода выбора есть свобода выбора. И то, что он на­ писал о Богоматери, по моему глубоко­ му убеждению — итог эксперимента, который он сам поставил над собой как лидер направления. Итог не утешительный. После строки, которую мне неприятно перепечатывать во второй раз, Еременко уже ничего не напишет, он, как это ни прискорбно, кончился как поэт, потому что ступил за ту грань, до которой душа еще мо­ жет сохранять способность к самоочи­ щению, уберечься от цинизма и желч­ ной энтропии неверия. Причем, шел он к этому сознательно, к ак у нас часто бывает — самозабвенно и до конца. Как поется в одной из песенок на слова по­ пулярной московской поэтессы: «Госпо­ да, ставки сделаны! Ставки сделаны, господа...» А теперь, уж если шутить, то шутя можно низводить все вокруг до полудебильного уровня, так, что это начинает напоминать частушки на по­ хоронах: Не забудем памятный Освенцим, Грудью Петрограда москвичи. Мы сумеем Джоуля от Ленца, Если надо, снова отличить. Пусть остался подвиг неизвестным, Поколеньем имени влеком. Ты войдешь, как атом неизвестный, В менделиц Таблеева закон! Неизвестных атомов и впрямь было много, миллионы и миллионы, но я не вижу тут хоть сколько-нибудь оправдан­ ного повода для подобного рода, с по­ зволенья сказать, сатиры. Вспоминается горький и печальный упрек Блока, не принимавшего и не понимавшего в по­ эзии иронии, тем паче, замешанной на злобе: «Зинаида, не садись за стол с адом в душе!.» Откуда все это? Почему и для чего? Проще всего ответить, дав слово са­ мим представителям течения. Самим «пересмешникам». Вот что пишет Юрий Арабов о себе и своих друзьях в альма­ нахе «Истоки» за 1989 год: «Я не знаю, что такое постмодернизм, хотя чувствую, что принадлежу к нему. Я не знаю, что такое модернизм, хотя в юности пытался подражать авангарду начала века. Я не знаю, что такое чело­ век, но догадываюсь, что за нравствен­ ной деградацией может последовать другая — биологическая (прежде всего она проявится через разрушение полов). Я знаю со школьной скамьи, что такое отечественная культурная традиция, но не знаю, как при помощи ее можно описать СПИД и концентрационные ла­ геря. Я не знаю, что такое современный мир, но знаю, что он не такой, как в XIX веке, что он неузнаваемо изменил­ ся и продолжает меняться столь быст­ ро, что наше художественное сознание «не поспевает»... Я не знаю, что такое Россия, хотя я знаю Россию...» И вот Ю. Арабов формулирует свой мировоззренческий принцип, свойствен­ ный его творчеству и направлению в це­ лом: «Наша школа — это прежде всего школа незнания. «Вот оно, разруши­ тельное начало...» — щурится оппонент, но погодите с выводами. Незнание — это программная установка, призван­ ная, как ни странно, к . . осознанию реальной ситуации, в которую впали наш народ и отечественная культура». Стало быть — незнание ради осозна­ ния... Я специально привожу рассуждения Ю. Арабова целиком, чтобы потом меня не упрекнули в вырывании цитаты из контекста, в том самом тенденциозном прищуре оппонента. Но продолжим ци­ тирование. «Осознание враждебно проповеди. (Почему? — В. Б.) Вот почему мы про­ граммно отказываемся от навязывания каких-либо правил или заповедей чи­ тателю». Надо полагать, что метареалисты-ме- таметафористы - нонконформисты и иже с ними отказываются, причем программно, от навязывания нам, чита­ телям, христианских заповедей. Может быть, я не прав, но все-таки хочется спросить: а между строк-то, хоть в кон­ тексте, хотя бы в нравственном ощуще­ нии, они, эти заповеди, содержатся?.. Или отказ от проповеди оборачивается отказом от самих основ человеческого существования?.. Читаем дальше стихи В. Друка, при­ водимые в качестве иллюстрации не­ знания: Я — близорук и в микромире Брожу с фонариком карманным. И если дважды два — четыре, То остальное очень странно. Именно так мы и предполагали — из­ волите видеть: ничего абсолютного в мире не существует. Вместо благой вести — Эйнштейн с высунутым язы ­ ком. Но будьте же милостивы, дайте хотя бы робкую надежду, может быть, все-таки, при каких-то, пусть ограни­ ченных, условиях дважды два будет равно четырем? Может быть, не зря столько тысяч лет человек существовал, во что-то веря и на что-то надеясь? Но нет, Юрий Арабов неумолим: «По-нашему дважды два не может