Сибирские огни № 010 - 1990

го тела. Мы волнуемся, если резонанс... И потому понятно, отчего я терпел-терпел да и вскочил, и меня повлекло, и ноги мои попытались повторить слаженный Феликсов танец; я сработал как колебатель­ ный контур в резонанс. Но скоро ноги сбились с такта, заклинились. Да и музыка кончилась. Но ведь Олеська даже не двинулась включиться в наш танец!.. Я сказал Феликсу: — Вот тебе еще одно энергетическое взаимодействие: с музы­ кой. Музыка синтезирует из хаоса гармонию, связь и ритм, и она подзаряжает организм, сообщает толчок. Музыка, кстати, может быть и опасна, когда работает против божественных усилий синтеза. Разрушенность мелодики отнимает энергию, увеличивает энтропию — и бэмс, разрыв цепочек сознания, человек опрокинут в деструк­ цию. — Тебя слишком много, Слав! — пожаловалась обиженная Олеся. Обида: ее маловато. Она хотела бы занимать побольше места. Но чем? Феликс обрадовался и говорит: — Дай мне это взаймы, для идеологического знамени. Для борь­ бы с тяжелым роком, я этим на корню закуплю наших официаль­ ных идеологов. — Ты слышала, — известил я Олесю, — Феликс рвется в вож­ ди. Для начала он шарахнет по умам телемостом с Калифорнией, чтобы уж весь крещеный мир понял, какой у нас Феликс великий человек. — Да, — подтвердил Феликс. — Пока не объявишь, что ты ве­ ликий человек, сами не допрут. Я взглянул на часы: — Пошли отсюда, Горацио, скоро папа-Полоний заявится. — Идем, Гамлет! И, черт возьми, как прекрасна юность. Мы шли, и я знал: это юность, она пройдет, так не будет уже никогда. Чтоб идти, никуда не спеша. И чтоб вечер никак не кончался. — Что-то она все же дает мне — как музыка, которая человека приводит в порядок через слух. Ее вид, вот что! Ты был когда-ни­ будь в доме престарелых? Там невозможно, организм сразу вразнос идет. Стена, в которую окончательно уперлась жизнь, все, будущего нет. Вблизи всякого старика должен быть ребенок, иначе что-то рвет­ ся в психике. И, может быть, я, натерпевшись за книгами умствен­ ного насилия, как раз и нуждаюсь утешиться о невинную глупость Олеськи, а? Я иду с ней по улице, ветер волосы ее шевелит, и мне бы схватить ее, стиснуть и сожрать, а я не разрешаю себе даже поцело­ вать ее. Знаешь, кошка — она не съедает мышь сразу. Она сперва упивается желанием, готовым исполниться. — Вот она тебя и сожрет, — рассеянно отвечает Феликс. — За­ манит тебя в святое дело стада: увеличение поголовья. И ведь замы­ чишь и потопаешь! Хоть и не сразу, хоть и, как кошка, откладыва­ ешь это на потом. — Замечательно, Феликс! Как замечательно, что мы сегодня встретились! Ты так и подбрасываешь мне дров в огонь. Итак, мотив идейного убийства готов: спасение друга. Ты —мой друг, и ты не хо­ чешь, чтоб меня втянули в мирное стадо. «К чему стадам дары сво­ боды? Их должно резать или стричь». Вот видишь, и Пушкин. Чем не ницшеанство? Между прочим, и Платон. Тоже предлагал размно­ жаться селекционно. Чтоб по крайней мере вид не ухудшался. Нра­ вится тебе эта мысль? — Женщины не согласятся. Для них эта глупость — любовь — святое... — Но ты-то согласен, что селекция и развитие вида — единст­ венное, что могло бы придать смысл существованию этого стада?