Сибирские огни № 010 - 1990

Мне нравилось его дразнить. И вот мы с Феликсом пришли. — Феликс?.. — Она удивлена. — Скажи, Олеся, почему Офелия рехнулась? — спрашиваю с порога. Смотрит с ожиданием. Она сама Офелия. Ничего не знает и ни в чем не уверена. Простодушная прелесть. Бывают Гипатии, Софьи Ковалевские, Марии Кюри, Жанны д’Арк — те бы знали. — Предположи хотя бы. — Ну... — боязливо пробует, — причин для сумасшествия у нее, я думаю, не было. Это произвол Шекспира. Насилие над зрителем. — В самом деле? — удивляюсь я. Удивляюсь, как ей удалось произвести из себя столь изысканный выброс, как «произвол Шекспи­ ра». Это, видимо, приход Феликса так повысил в ней напряжение. — Ну и нечего! — разобиделась. Она так и знала: сейчас на­ чнутся насмешечки. Потому что Феликс здесь, а она чует первобыт­ ным своим чутьем, что присутствие Феликса делает меня предате­ лем. — Тогда и говори сам! Правильно, зачем я унижаю ее в угоду Феликсу? У нее ведь са­ молюбие. Как и у Офелии. «Порядочные девушки не ценят, когда им дарят, а потом изменят!..» — Ты бы тоже свихнулась, Олеся, — уважительно объясняю я. Нет, правда, уважительно: в этих непритворных организмах пре­ обладает искренность. Все привыкают к лицемерию, а эти — нет. Са­ молюбие не позволяет. — Она любит Гамлета и любит отца. Но отец ей говорит: шпионь за Гамлетом и доноси мне. И ей, чтобы сохра­ нить равновесие, надо кого-то перестать любить, отца или Гамлета. Чтобы кому-то из них врать. Она не умеет. — Я терпеливо растол­ ковываю. —Исполнить подлую волю отца ей невмоготу. И тогда она теряет это самое равновесие. Дочернее послушание заставляет ее над­ ругаться над самой непосредственной данностью ее духа — над лю­ бовью. И дух не выдерживает. Ее убила мораль. Она была моральна. Менее моральные люди все это в себе совмещают безвредно для здо­ ровья. — А! — махнула рукой. Что ей Гекуба! Она рада, что я закон­ чил речь. — Я думаю, Шекспир ничего такого и в мыслях не держал, — говорит Феликс. — Написал себе просто так, а ты теперь обосновы­ вай. — Раз такой умный, — добавляет Олеся злорадно. Интересно: присутствие Феликса и ее делает предательницей? Итак, мы предаем Феликсу друг друга... — У тебя духи есть? — спросил Феликс. — А что? — опять она настороже. Боится чужого превосходст­ ва, способного ее унизить. — Олеся, нам нужен синий флакон, — бережно и уважительно говорю я, чтоб она перестала бояться. Ладно, мы больше не будем. Она смутилась. Она выдвигает ящик стола, стыдливо проталки­ вает вглубь — подальше с наших глаз — матрешку... Олеся рано ос­ талась без матери, и игрушки —это, видимо, у нее от сиротского ком­ плекса. Достает флакон. Кобальтовый этот цвет, знобящий нервы, об­ ладает особой энергетикой. — А насовсем отдашь? — А вам зачем? — жалеет. — Для яда, Олеся. На случай войны, — говорю я небрежно. — Чтобы раз — и все. Пусть попробует теперь не дать. Из самолюбия она должна сей­ час проявить равную небрежность — моральное бесстрашие. — Я тоже заведу себе флакончик, — вдруг говорит Феликс. — Только попроще, из-под пенициллина. Без повышенной эстетики. Это в