Сибирские огни № 009 - 1990

жизнь... И мне стало легче. Вы представляете, сразу легче! Отчего? А вот коснулось... и спасло. Потому что рядом была живая жизнь, я из нее еще не вырвалась... А через несколько минут и совсем все стало по-другому. Забрел в номер сосед-грузин — вы, конечно, не знаете, что это за явление: грузин в гостинице большого города... Строго го­ воря, это мелкий торговец всем южным — фруктами, цветами, но суть не в том, а в его психологии: он все продает и все покупает _ это его основная отличительная черта... И вот он вываливает на стол груду денег — из всех карманов достает и вываливает на стол — мел­ кие, крупные, но все мятые, как они только помещались в его кар­ манах!.. Так он меня покупал, всю, зараз, как у нас говорят — с пот­ рохами. За свою дневную выручку. И вот пока я его выставляла из номера, вместе с его деньгами, окончательно поняла: как все в жизни наворочано и перемешано — и слезы, и смех... И решила, что не сто­ ит из этой жизни торопиться... — О грузине вы мне, Бетти, еще обязательно когда-нибудь рас­ скажете. Это очень интересное, видимо, явление, как вы выразились. Странно, почему именно грузин? Насколько я знаю из литературы и истории это гордые, суровые люди... Но нет, оставим пока это, про­ стите, Бетти... я несколько отбежал в сторону... Прошу вас... что же было с вами во второй раз? Второй случай — года через два-три. Это был как раз пример взаимной любви, только какой уж тут пример... Но, правда, мы очень любили друг друга, а должны были расстаться. Он оказался челове­ ком другого мира, нам нельзя было остаться вместе. И тогда я пред­ ложила умереть: нельзя вместе жить, давай вместе умрем. А что? Открыть газ — тихо, спокойно, никаких проблем. Он согласился, и решили это сделать в наступающую ночь, не откладывая: не сию ми­ нуту, но в эту ночь. А потом — знаете, мистер Лоусон, — этот мой любимый человек тайно ходил на кухню и проверял газовый кран — все ночи, до самого своего отъезда. Я не сказала ему, что знаю об этом — ну, то, что он проверяет кран. И даже в душе не позволила себе смеяться над ним. Просто мне расхотелось умирать. А смеяться над ним, презирать его — нет, не стала. Ну попозировал человек, по­ казалось ему, что можно поиграть и с этим, и в эту игру. А что по­ том испугался и проверял — значит, жить хотел. Разве можно за это осуждать? — И вы расстались с ним, да, Бетти? Расстались? — Да, но не поэтому, конечно. Что расстанемся — было извест­ но с самого начала. Но так ведь случается? Все знаешь наперед, как оно будет, а изменить ничего нельзя... Тут, по-моему, нужна большая крепость, чтобы все-таки быть счастливым, все сознавая. А умирать — это, конечно, глупо, правда, мистер Лоусон? Это когда уж совсем не для чего жить... На самый крайний случай... 34 Как-то в разговоре с мистером Лоусоном, когда они вернулись к теме многочисленных разводов в мире и к ее, Лизаветиному, разводу в частности, а она посетовала, что до сих пор не понимает причину ухода мужа: «Сколько лет были в одной упряжке...», мистер Лоусон заметил в свойственной ему манере — мягко и кратко: — В одной упряжке, видимо, Бетти, это не совсем правильно. Для мужчины она — слишком легка. Для женщины — может быть непосильна. И Лизавета, мысленно оглянувшись на прожитое с мужем двад­ цатилетие, ужаснулась горькой правильности тех слов: в самом-то деле — непосильная! Но ведь тянула и была счастлива!.. Нет, нет, она выдвигала — тоже мысленно, конечно, — иную вер­ сию гибщ|[ семьи. Ума не хватило — семейного ума. Муж всегда был душой их семьи, а Лизавета — ее сердцем. Но нужен был, еще и 46