Сибирские огни № 009 - 1990

рактна — она связывалась в ее воображении с человеком, чей живой взгляд тронул ее через время и камень. И сейчас, в саду, у кустов хризантем, среди редких деревьев и зеленых, вольно раскинувшихся полян, она не могла сдержать неле­ пые, катящиеся по щекам слезы — от такого же потрясения живой и рукотворной красотой. Здесь тоже всё окружающее великолепие было связано с людьми — с их трудом, воображением, с мыслями — с То­ мом и мистером Лоусоном. Стараясь, чтобы они не увидели ее слез, она отворачивала лицо к цветам, тянулась к ним и касалась мокрыми щеками тугих, холодных лепестков, но от этого прикосновения становилось еще больнее серд­ цу, еще жальче себя, мистера Лоусона, старого Тома, а почему жал­ ко, почему больно — Лизавета и знать в этот миг не могла. Наконец волна жалости, сострадания и волнения стала опадать, и Лизавета (слава богу, сумерки! — ее спутники ничего, должно быть, не заметили) оторвалась от цветов. Белоголовый Том и мистер Лоусон стояли рядом, молчали и смотрели на Лизавету. От неловкости, или от той печали плывущего запаха, или от ще­ мящей старости старика, но сердце ее сжалось, она шагнула к Тому и взяла его руку, висящую вдоль тела, — двумя руками взяла тяже­ лую старческую руку и разглядела (а может, ей показалось) на паль­ цах сухие трещины и снова ощутила, как сжалось сердце. Она глади­ ла руку старика, ей хотелось сказать ему, как хорошо в этом саду, как хорошо, что еще цветут цветы, но не решилась вымолвить ни сло­ ва, потому что слезы были недалеко... И прервали эту минуту собаки. Они словно почувствовали, что старик потерял над ними власть, опять запрыгали, повизгивая от восторга; потом сорвался с места мистер Лоусон и начал носиться с собаками меж кустов; а потом и Лизавета, подхватив под руку ста­ рика Тома, повела его по дорожке, рассказывая, как разноцветные хризантемы напоминают ей времена года: золотистые — самые осен­ ние, а белые — это, конечно, зима, а сиреневые — как долгие весен­ ние сумерки, вот только с коричневыми она не разобралась еще, но, возможно, их следует отнести к осени, а золотистые—к летнему дню... И так напевала она старику, забыв совершенно о том, что он ни слова не понимает по-русски, а мистер Лоусон, носясь с собаками по саду, как днем носился по парку в центре Лондона, и не думал пере­ водить ее речи старику Тому и только выкрикивал что-то, что вполне могло пониматься и как: «Ай да Бетти!», и как: «Ай да Том!» Но вот все угомонились и собрались вместе. И тут заговорил Том. — Я хочу, чтобы наша гостья, — сказал он, во всяком случае так это звучало в интерпретации мистера Лоусона,— показала, какие ей цветы особенно понравились, — она должна уйти из сада с буке­ том... Для меня было счастьем растить эти цветы, а теперь я буду счастлив подарить их ей... — Ради бога... — Она стала между кустами и Томом. — Ради бога... Пусть они здесь... конечно, здесь... живые, на воздухе... Нет, нет, я счастлива, спасибо... скажите ему, мистер Лоусон, скажите... я счастлива... но не надо... резать не надо... Мистер Лоусон утешал Лизавету и переводил Тому, и по мере того, как он говорил, Том все больше огорчался, пока, наконец, не за­ махал руками. — Том говорит, что цветы не обидятся, если их срежут, они бу­ дут жить в комнате, в букете. Он очень хочет сделать вам подарок, Бетти. Не обижайте старика. — Хорошо, мистер Лоусон. Скажите Тому... мистеру Тому... что я выберу целый куст... буду знать, что мне его подарили. Пусть он растет здесь... долго-долго цветет... Это будет мой куст... — Она огля­ дела клумбу: выбрать один из всех было, вероятно, немыслимо, но вдруг ее взгляд остановился на кусте в центре, он рос как-то набек