Сибирские огни № 009 - 1990
Лизавета села за его столик. — Извините, мистер Лоусон, я даже не успела поблагодарить вас. Вы спасли меня... Вы мой спаситель... — Я думаю, миссис Травкина, нас с вами вовсе не хотели уби вать, иначе — что бы стоило попасть? Должно быть, кто-то просто решил разрядить свое ружье. — Но как вы среагировали! Мгновенная реакция... Я не успела услышать... толком... — Право же, ничего особенного, миссис Травкина... ничего осо бенного... Я занимаюсь теннисом, а он, как известно, помогает выра ботать быстроту реакции... К тому же, я старый охотник... Лизавета была смущена и не хотела, а может, не могла скры вать это — ну, хотя бы с помощью одной из тех невинных, подходя щих к случаю масок, которых у каждой женщины — великое мно жество, но от которых (бывают такие моменты) каждая женщина с радостью отказывается. Скорее — Лизавета просто не в силах была справиться со своим смущением. Слишком много сейчас жило в ней: и проснувшаяся чувственность, и нежность, и горечь, одним словом— тайна. То самое таинственное начало, от которого потом и рождают ся все муки — в первую очередь, конечно, все муки женской души. Но нет, мистер Лоусон, хоть и пристально смотрел на Лизавету, не мог увидеть на ее лице всего того, что творилось в ее душе. Разве что румянец играл на ее щеках и очень красил всегда бледное лицо Лизаветы; разве что более бегло, чем обычно, глядела она на своего собеседника; разве что с большей сосредоточенностью относилась к процессу поглощения пищи. А сам мистер Лоусон? Что чувствовал он? Неужели только жжение на своих порезанных щеках? Или у него тоже прерывалось дыхание, когда он встречался глазами с этой женщиной? 14 Пробили часы за стеной. Они били непонятно сколько ударов — произвольно, сколько хотели, но всегда не меньше восьми. На работу далеко, Лизавета встает рано. Она любительница по спать утром, потому частенько выползает из-под одеяла в плохом настроении. Ей кажется, что весь мир еще спит, когда она уже ставит на плиту чайник и пишет записку спящей дочке — всегда похожего содержания: сделать то-то, поесть то-то... Но сейчас дочки дома нет: простудилась, попала в больницу. Это пока мать раскатывала по Европам... Хоть Лизаветина подружка Ви ка и присматривала за Катей, да, видно, не успевала оставлять ей записки с разъяснительными командами — и вот результат. Теперь, пребывая дома одна, Лизавета еще дольше возится по утрам на кухне. Все валится из рук, пока она разогревает себе завтрак и собирает в сумку передачу для дочки. Еще с вечера ломает голову: что отвезти Кате? После высокой температуры и таблеток дочка на еду и не глядит, а тут, как назло, в городе все хуже и хуже с продук тами. Наверное, потому что конец года. «Все лимиты съели», — шу тит народ в транспорте. Еще шутит. ...Лишь выйдя на улицу, Лизавета убеждается, что так рано встает не только она. Улица полна бегущих людей, и бегут они в темноте все в одном направлении — к остановке транспорта. Лиза вета живет в рабочем районе — здесь естественны ранние подъемы. Сегодня с транспортом повезло: подскочил «левый» автобус, распахнул дверь, и пока растерявшийся от счастья народ выяснял, куда идет автобус, Лизавета вскочила в теплый салон и плюхнулась на сиденье. В другое время она непременно бы вздремнула, наслаждаясь покачиванием и теплом, — ведь ехать почти час. Но теперь сна не было. Теперь в любую свободную минуту приходили воспоминания.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2