Сибирские огни № 008 - 1990
человека Лучки Подзорова, оне с заводом большим в устье реки стоят. И мы, холопы твои, того торго вого человека Лучку Подзорова всячески призывали, чтобы он, казны государевой и людей спасе ния для, пошел бы вверх по реке Собачьей, как преж всюду бывало. А он, торговый твой человечишко Лучка Подзоров, так нам сказал, холопам твоим: для че ради буду- де морить своих людей? И поды мал свои суда, завел их в губу и в губе тоей стояли шестери сутки над своими погодами и из губы никуда греблею не выходя. А что там в верхах на реке Собачьей со служилыми людьми сына бояр ского Вторко Катаева учинилось, того яз, холоп твой, не знаю, то мне, холопу твоему, неведомо. Вот буде потихнет погода, утишатца ветры, может на плотах сами еще придут. К отписке сей служилый чело век кормщик Гераська Цандин ру ку приложил. VII Очага свет Бормотанье негромкое. —...когда тепло становится, кочевать начинаем. Озеро есть, под лед сети пус каем. Когда рыба в чёпке есть, в яме на реке, тогда хорошо живем. Когда нет рыбы — без пищи ходим. Так живем, промышляя... Голос бабы Чудэ то пропадал, то сно ва вспыхивал, вставал, как язык огня над полешком, бчошенным в очаг. Под темным ровдужным пологом урасы гу сто копился дым. Свешников подумал тоскливо: только во тьме и слушать ба бу. При свете смотреть не хочется. Сам лежал у дальней стены урасы, прямо напротив входа, завешенного тя желой закрышкой из оленьих шкур. Ле жал на понбуре, на куче тех же, только хорошо выделанных, оленьих шкур. Рядом с ним, только опусти руку к по лу, стояла деревянная долбленая чашка с болтушкой. Чувствовал — недавно сварена, тепло от нее. Поднимая глаза, смутно видел над го ловой наклонные жерди, крепко схва ченные ременной закопченной петлей. Медленно, в который уже раз осознал — лежит на каком-то дальнем стойби ще, в летней урасе, легкой, простой... Á у кого? Где лежит? Смотрел на колыхающиеся на стене тени, прислушивался к серебряному те чению голоса. —...на место ночлега придешь, но чевье себе устроишь. Вечером или завт ра другие придут, их спросишь: «Друг, белка есть? Как?» — «Совсем чтобы не было — нет, — скажут.— Есть немного». _ «Друг, — спросишь.— Сегодня сколь ко убил?» — Двадцать сегодня убил,— скажут.— Двадцать сегодня убил бе лок».— «Однако, есть белка,— скажешь. — А особый след видел? Деда сендуш- ного босоногого особый след видел?» — «Особый след видел. След большой». — «Со следом, однако, что делать будем? Как? По особому следу тому пойдем?» — «Худо, если не пойдем,— ответят.— Сов сем худо, если мы так деда боимся...» Огонь в очаге. Дым уходит в проуши ну. За урасой, слышно, бродил оленный бык, похрустывал сухими суставами. Валялась на полу стрела-томар, похо жая на ту, что он, Свешников, подобрал в дороге. Берестяной короб у входа, на коробе нож-палемка и непонятно отку да попавший в тундру русский гремок — легкий жестяной колокольчик. Слышал. Тень Чудэ падала на стену, колеба лась. Шепча, бросала в огонь кусочки сала: — Дедушка-огонь, худое будет — от веди в сторону. Хорошее будет — завер ни ко мне. Пронзило: «Сама с собой разговарива ет». Просыпаясь, приходя в себя, всегда долго вспоминал — где он? Снилось или нет? Чудэ падала, билась на полу, перепачканная в золе, обож женная, или обессиленно лежала у вхо да, или рядом сидела с деревянной чаш кой в руке. Опять забыл: зачем он здесь? Долго вспоминал. Мучительно рылся в памяти. Вдруг видел любимый царский Сав вы Сторожевского монастырь. На тор жественной заутрене чтец будто бы на чал чтение из жития святых обычным возгласом «Благослови, отче!», а царь Тишайший, царь Алексей Михайлович осердился, вскочил с кресла: «Что ты говоришь, мужик, сын собачий: благо слови, отче! Тут сам патриарх. Говори: благослови, владыко!» И расталкивал монахов, учил читать то-то, петь так-то. Не мог скрыть заботу: «Носорукий где?» Носорукий! Темная боль отступала. Всплывал из тьмы, вцепившись в знакомое слово. Прислушивался. — Тонбэя шоромох... Тонбэя шоро- мох... С вершины реки к устью спуска ясь... Тонбэя шоромох... Черным плат ком махнув... зачем скрылся?.. Не монастырь. Баба воет. — Тонбэя шоромох... Тонбэя шоро мох... Подошву горы огибая, какие мыс ли несешь?.. До собрания многих людей, до травяных полей добравшись... бу дешь ли вспоминать?.. Звал из тьмы: — Эмэй! Выла. — Тонбэя шоромох... Тонбэя шоро мох... До тонкой пленки первого льда... до ондуш желтых... с каким доживу чувством? Вынесла! — вспоминал. Нашла под обрывом, омыла кровь, вынесла на олешке. Пути не помнил. Где стоит ураса, не знал. Проваливался в беспамятство, вновь просыпался. Сидит с ножом-палемкой. 4 Сибирские огни № 8
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2