Сибирские огни № 008 - 1990

снашиваются. Ходили по болотам, по пескам хрущеватым, даже по береговым осыпям. Жидкий ил, засыхая, обволаки­ вал сапоги. Обходить бы те гиблые гря­ зи, да Свешников не велел — прочесы­ вал сендуху, разбив ее на участки. Было, нашли: воронка пустая, обшир­ ная. Вода всосалась, ушла в глухую промоину. На дне торф, обломки осле­ дин, вывороченная кокора, грязный лед. Все равно пусто. Переглядывались. Редкие ондуши затканы траурной па­ утиной, пронзительно вскрикивает жел­ на. Божье ль дело, ходить столь непритя­ зательными местами? Кафтанов не скрывал, сказал самому Свешникову: до августа, до Успения Богородицы, не придет коч Цандина, самовольно сплавимся на плоту. Там, может, наткнемся на олюбенцев или на шоромбойских мужиков — возьмем ясак. Они, известно, драчливы, но перед огненным боем не устоят. Еще обещал: уходя, удавит бабу Чудэ. У нее глаз дурной, тяжелый. На че гля­ нет, то исчезнет... Свешников отдыхать ложился в ка­ зенке. Давно прикинул: сын боярский Вторко Катаев с умыслом набирал лю­ дей. Ну, пропадет Микуня, кто хватится сироты? Исчезнет Митька Михайлов, то­ же _ кто? Отец его Данила? Так стар уже, дадут ему пять Рублев. Танька не­ любопытен, Елфимку можно упрятать в монастырь. А Ларька, Косой, Кафта­ нов — они, похоже, в долю входили с Шохиным. Опять же передовщиком — Свеш­ ников. Что ни случись, вина на Свешникове. Должное отдавал — ловко! Царапался робко в дверь Лисай, так же робко садился на лавке.^ Сопел, вправлял пальцами выбивающийся из пазов мох. Будто хотел что-то сказать и никак на то не мог решиться. Свешников старика не гнал. Думать не мешает, пускай сидит. Сам думал: вот не повезло — не на­ шли зверя. И писаных почему-то не нашли. А ведь он, Свешников, знал удачливых казаков. Елисей Буза с Омолона да с Яны пришел богатым, было что показать людям. Пред Телициным Максимом, служившим на Оленеке, да пред енисей­ ским казаком Дружинкой Чистяковым сендуха никогда не лежала пустой. Ни­ когда не была она пустой и перед каза­ ками тобольского посадского человека Петра Новоселова, севшего целовальни­ ком на реке Колыме. А вот перед ним, перед Свешниковым, пуста сендуха. Спрашивал: — Где ж они, писаные? Может, сов­ сем ушли, может, никогда больше не прикочуют сюда? Помяс кивал: может быть... — Я тебя, Лисай, отдам воеводе. Вот отдам тебя, как вора. Вы тут с тем са­ мовольщиком Сенькой Песком немалую поруху учинили государеву делу. Лисай кивал: отдай. И оправдывался: он, Лисай, никогда не был с теми заво- ровавшими. — Был! Был! — Нет! Бежал я от них! — Чего ходишь за мной? Казаки бьют? — И бьют...—Подсаживался ближе.— Степан... — Ну? Прислушивался к голосам из-за стен­ ки: — На волю бы... Вот сказать хочу... — Почему не при всех? — Нельзя об этом при всех. Кафтанов услышит.—Тер голую голову, подпирал языком щеку. Любит господь блажен­ ных.—Там, на обрыве... Ну, под коим холгут лежал... Вот там, завтра... Морок. Сидели на обрыве. Небо низкое, вни­ зу сердилась вода, риялась, несла с вер­ ховьев оследины, мочалила на камнях. Весь мир дрожит. А оглянись — глухо! — Уйдут казаки, Степан! — Новость!.. С Цандиным все уйдем. — Раньше уйдут. Кафтанов сбивает. — Вслух говорит. Знаю. — Пусть уйдут,—приткнулся к само­ му уху. Никого нет, а шептал тайно: — Отпусти казаков, Степан! — Как?! — Плот отдай, зуб носоручий. Пусть уходят. Сейчас! — С тобой останусь...—догадался.— Спятил, Лисай! Еще ближе придвинулся: — Нет, Степан. Дело говорю. Дело! — Не говоришь, предлагаешь только. — Ну, Степан, отпусти казаков! Бормотал, оглядываясь: «Хощеши ли твоея души цену знати? Христос на ню изволил кровь свою отдати...» — Зачем отпустить? — Так баба, Степан! Память к ней возвращается! Глянул строго: — Непонятное говоришь. — Я в сендухе один сидел,—заторо­ пился, зашепелявил старик,—Дождь бусит ’— страшно, пурга метет — еще страшней... А ждал одного: памяти ба­ бьей. Ходил за Чудэ, плот держал на­ готове. А Чудэ как солнышко — вот мелькнуло и уже в облаках. Однораз будто совсем в память вошла, а меня свалило болезнью. Умираю, а думаю о ней, вдруг как она там помрет быстрее. — Чего от бабы хотел? _Памяти, Степан. Памяти! Ведь был тот ясак, великий ясак, сам видел. Со­ боли одинцы, соболи в козках, с пупки, с хвосты и с брюшиной... Не передерись писаные с Песком, он ушел бы богатым. И Пашка, и все! Видел я тот ясак, тро­ гал своими руками. А где он теперь, о том только баба знает. Слышь,—зашеп­ тал,—она ведь Фимку ждала, он много ей обещал. Для него и прячет все те богатства... — Нет Фимки. Уже не придет. _ Знаю, знаю... Она, может, сама его и зарезала... Знала, придет, вышла на­ встречу... А увидела Фимку — вздрог­ нула... Мэнэрик...