Сибирские огни № 008 - 1990
«Нет. Думаю, мертвых больше». «Хэ! Почему больше? Когда уме реть успели?» «А вот почему. В котором чело веке болезнь есть, который чело век работать не может, того я мертвым считаю». «Хэ! Верно. Здоровых людей ма ло, больных много, — шаман го ворит. — Никуда не поедем. К род ственникам поедем. Не больная ты. Много думаешь, потому стра даешь. Чудэшанубэ ты!» VI На вешнего Николу, в мае, Ганька Питухин увидел ворон. Черные, сидели на черной ондуше, а снег странно поро зовел и туман над Собачьей тоже стлал ся розовый. Потом изогнулся горизонт, будто что под ним прогорело, и до по ловины диска вылезло над землей солн це. Катилось, выше не поднимаясь, сно ва ушло. Но зима будто приснилась. Вчера жег мороз, ныли на ветру ще ки, собачки лаяли на небо, подожженное юкагирским огнем; вчера стрелял гулко мороз, шумел огонь в печи, даря разме тавшимся казакам непрочные прельсти тельные сны; вчера, продавив наст, ди вясь, натыкались под снежной коркой на желтые неприметные цветы, — се годня такие желтели по всей сендухе. Метались по-над берегом писклявые кулики-плавунчики. Оплывали водой стылые мшины. Олешки далеко ходили гулять. С ними, с олешками, уходил в сенду- ху Лисай. Приглядывался к цветам, вы искивал траву-салат. Росла она редко и в особых местах. Отыскав, парил траву в глиняном горшке. Когда упревала, да вал пить. Микунины закровяневшие десны быстро отошли. Еще жевали ту траву, сплевывали зеленым. Обедником, ветром юго-восточным, нагоняло тепло. Вечером, избродив тундру, валились на скамьи, на пол. Молча сушили обувь, на Свешникова поглядывали косо, как в начале пути. Это он не давал отдышать ся — то вел вдоль темной реки, искал тропу носоручью, то ломился сквозь гнус к дальним озерцам, угадывающим ся за влажным маревом. В одном озере видели щуку. Выставив зеленый замшелый горб, она смело шла на водоплавающую птицу. В длину пять саженей, такая и собаку ухватит. Казаки уважительно поеживались. Ведь ест кого-то та щука... А вот ко го? Вода ясная, рыбы в озере мало... Оглядывались на Свешникова. А он молчал. Торопился. Прежде, чем вешней водой снесло с чохочала тушу холгута, он заставил вырубить бивни, спрятал в ледяную надежную трещину косматую руку зве ря да ногу переднюю левую со светлень кими ногтями. Вот зверь носорукий! Кто не верит? Косой намекал, глядя на пустую тун дру: этот носорукий последним, навер но, был. Дряхлый был, не мог плодить ся, да и не с кем. Казаки переглядывались. Смеялись теперь редко. Пешие похо ды отбивали охоту смеяться. Ходили и на оленных быках: вдоль реки и на незнаемые озерца в сендуху. И нигде никаких следов, будто и не бы ло тут никогда ни людей, ни зверей. Сендуха дышала влажным, прелью, лешачеством. На лиственницах изум рудная хвоя — нежная, тонкая. Цвели цветы. От их запаха схватывало тоской. Чавкала под ногами вода, обжигал гнус. Все вокруг древнее, дряхлое. Дерево и то не стоит прямо, первым теплом во дит его из стороны в сторону. Елфимка, попов сын, так и считал: со дня сотво рения мира идет семь тысяч сто пять десят шестой год, а сендушная землица, она самая ранняя. Глухо. Доходило до того —с кем угодно, но встретиться! Хоть орда с лучным боем, хоть взбесившийся холгут, — лишь бы живое! Косились на Свешникова: упрям. Он терпел. Спал в казенке. Лежал там как аманат — подопри дверь, нику да не выйдешь. Да и куда идти? Воево да Пушкин не простит пустого похода. Это высоким чинам гнев да отставка, служилым, как всегда, рубят головы. Один Лисай круглел, обжился среди живых. В походы просился со Свешниковым, ходил за ним. Осмелев, намекал: его обижать нельзя. Таких, как он, в Аптеч ном приказе немного, каждый учтен. Заглядывал в глаза: не сорвал жилы? Сколько можно ходить. Но если шел куда Свешников, увязы вался. Отсутствие холгута никак не объяснял. Дивного много. В Москву иноземец Марселис как-то привез рога — пря мые как копья, а по ним будто насечка. Называются ингровые. Иван Данилович, боярин Милославский, боясь обману, призвал дохтура Грамана, тот подтвер дил: все три рога — истинные, ингро вые, зверь такой есть. И в тех рогах сильное-де лекарство. Лихорадка если или занемог в огневице — всему помо жет. Разотри в порошок, выпей с горячим ренским и дальше жи ви. А видел кто того зверя, у коего рога ингровые, того он, Лисай, не знает. Казаки хмурились: — Требовал чего иноземец? — За два рога больших — пять тыщ, за малый рог — тыщу. Вздыхали. Сами в кабалах, как в тенетах, пригод никаких не видно, а иноземцы тыщами тянут. Косились на Свешникова. Тундра дышала мутными испарения ми, курилась гнусом, действовала об манно. Елфимка, попов сын, утром с крыль ца в поземном зыбком тумане увидел холгута. Зверь, большой как стог, мир но стоял, колечком держал над головой руку, огромным зубом ковырял землю. На шум, поднятый Елфимкой, выбежа
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2