Сибирские огни № 008 - 1990

им воспитывать в себе милосердие, поздновато вроде, что есть, то есть. Ладно, собаке, в итоге, наплевать, кто о ней будет заботиться, а кто только играть, тешиться на дармовщинку, но зачем ей вообще и эта за­ бота, и эти игры, зачем ей такая жизнь, разве собака игрушка, разве назначена она только для того, чтобы быть объектом любви челове­ ка, отраженной от ее, собачьей, любви и преданности. То есть человек все-таки не столько любит, сколько позволяет любить себя, чувство его — скорей благодарность, почти вежливость, разве чуть более сгу­ щенная, но ответное в любом случае. Но ведь и собачье чувство не мо­ жет браться из ничего, из пустоты, какую-то оно ведь тоже должно иметь причину — причины не было. Человек не приучал собаку охо­ титься, сторожить, бегать в упряжке, пасти скот, безделье было нор­ мой существования и ответная за это любовь выглядела по меньшей мере подозрительно, лживо, таила издевку, которую тот же Аркадий Петрович, обнаружив умозрительно, склонен был видеть во всем ре­ шительно: как хвостом виляет, как книги грызет, как мочится, как тявкает над ухом, как не смотрит в глаза, как лапами одежду пач­ кает... Бедняга Дик не обезопасил себя даже тем, что безоговорочно признал в Аркадии Петровиче хозяина, вожака. Дети обучали, игра­ ли, выгуливали, Полина кормила, расчесывала, выбирала колючки из шерсти, Аркадий Петрович был на подхвате, делал и то и то, чаще без охоты, вынужденно, но пес безоговорочно признавал только Ар­ кадия Петровича, предпочитал его общество любому другому, да и вообще всячески выказывал свое чувство, что не могло не льстить мужчине, главе семейства, в котором старший сын, Виталик, сопел недовольно, всем своим видом требовал паритета, младший, Павлик, существовал как бы под охраной своей малышковости, как бы в коко­ не обожания, всепрощения, откуда и носа не высовывал, жена, зара­ батывая почти вровень, уматывалась вдвое, теща совала свой нос, указывала, собственные родители требовали по привычке отчета... По­ этому предпочтение пса было с удовольствием замечено, подхвачено домашними, не без льстивой театральности, преувеличенности, за чем Аркадию Петровичу, отчасти справедливо, чудились снисхождение, подвох, может быть провокация. Получалось в итоге, что любовь со­ баки была как бы живым укором безлюбию человека, а то, что Дик тявкал, когда в подъезде кто-нибудь проходил по площадке, вроде как страж, то, что палочку, брошенную хозяйской рукой, самозабвенно выискивал в траве, приносил, гордый, словно бы охота и дичь, все это отдавало пародией, причем жалкой, только подчеркивало без­ делье собачье, зеркально отраженное от человеческого. И все-таки собака была существом живым, теплым, забыто, ост­ ро пахнущим псиной, с шершавым языком и уморительно вислыми, словно белье на просушке, ушами, поглаживая которые Аркадий Пет­ рович почти против воли говорил сам себе глупые, в сущности, слова, вот так, брат, вот так, и плакать хотелось от этих, явно из художест­ венной литературы, слов, разве не знал он, манера беседовать с са­ мим собой —признак старости, одиночества, скуки, напрасной на жизнь обиды, разве не знал? Но, понимая все это, по-прежнему, вро­ де себе же назло повторял в выпуклость глаз собачьих, вот так, друг ситный, вот так, находя полнейшее понимание и сочувствие во взгля­ де собачьем, за что полагалось бы выдрать поганого пса, мерзавца, чтоб поменьше ехидничал, чтоб знал свое место, хотя, опять же, от­ куда бы знать ему место, если хозяин и сам не знает его. Вязкая последовательность жизни навалилась вдруг на душу безысходностью, маетой, сушью, ничего не хотевшей взамен. Сначала он думал, это от возраста, обыкновенный страх смерти, небытия, страх постоянного ровного отсутствия, в одну сторону —в ту как раз, в ту — стало вдруг ближе, чем в другую, откуда и начат был сей поход, ну и что? Вряд ли в этом причина, ведь он так часто думал об этом, и так и эдак, размышлял, прикидывал, словно бы кад­ ровые перестановки в уме производил, обстоятельно и толково, слов