Сибирские огни № 008 - 1990

вообще: оригинал. Вдруг на вечеринке произнесет речь по-латыни, оглушив присутствующих. Приятным, хорошо поставленным голосом мог пропеть литургию. Поселковых дам более всего интересо­ вало: ну почему до сих пор человек не женится? Ведь сорок лет — возраст! Ходили разного рода догадки: «Говорят, у него ооцпроисхождение»...— и тут дамы переходили на шепот. Меня эти женщины не очень-то принимали в свой круг. Наверное, из-за моей молодости и постоянной занятости. Они — жены служащих — не работали. Да и где работать, не в шахту же или на лесозаготовки идти? Тарас Петрович относился ко мне с шутливым покровительством. Молчать стало неловко, и я спросила: — Вы на охоту ходили? — Да нет, скорее караулил маленькую птичку, чтобы охотники не подстрелили,— в тоне его не было обычной иронии. — Так вы из-за меня? — А из-за кого же? Но только уговор: мужу ни слова. Он му­ жик ревнивый...— И, резко оборвав нить разговора, сказал: — На­ верное, есть хотите? Вот вам шоколад, ваш любимый — с орехами. Я же знаю: вы сластена. «А он не поехал со мной. Не встретил». Я с благодарностью взглянула на своего спутника. — Что смотрите? Любуетесь синяком? — Он дотронулся до покорябанной щеки.— Это я вчера, будучи под бахусом, сверзился с крыльца. — Зачем вы пьете? — Значит, вам донесли? Пью, чтоб уйти от себя. И от счастли­ вой действительности. Глупо? Согласен. И давайте не будем, как го­ ворят дежурные ораторы. А знаете, вы могли бы быть моей дочерью. Да я и теперь не отказался бы вас на руках носить. Что покраснели? Ага, я знаю, о чем вы думаете. Сказать? Вот старый хрыч. Старый донжуан. Угадал? — Не угадали: я подумала, что я не помню своего отца. И по­ том... — Что потом? — Наверное, приятно, когда тебя на руках носят,— я засмея­ лась, стараясь скрыть то ли смущение, то ли неловкость. — Ну наконец-то смех прорезался. А теперь, как на духу ска­ жите: зачем вы вскачь понеслись на Главстан? Я ни от кого не мог добиться толку. Какая-то дурацкая таинственность. Пришел к вашим соседям в шахматы сразиться. Мария Кузьминична глаза прячет. Вижу, дело что-то неладное. Вы больны? Нет. Ну слава Богу. Так расскажите. Если доверяете, конечно. — Скажу. Только вы никому... — Слово чести. Слушал Тарас Петрович не прерывая, внимательно, даже бег коня укротил, пустил легкой рысцой. По мере того, как я подробно излагала все события,— мне становилось легче. Когда перешла к встрече с Верой Антоновной, он вставил: «Молодец, Верочка». Под конец я спросила: — Вы можете объяснить: зачем все это? Теперь я знаю: не все были мироеды и эксплуататоры. Но ведь им надо было жить своим хозяйством. В каждой семье столько детей... Я подумала, он не слышал — так долго молчал. А когда загово­ рил — голос злой, раздраженный. — Объяснить бессмыслицу нельзя. Почему произошло подобное — можно. Здесь ушей нет. И все же лучше помолчим. Сами потом поймете. Но когда-нибудь Россия заплачет кровавыми слезами. Полетели, завихрились снежинки. С грустной, не свойственной ему интонацией Тарас Петрович прочел: