Сибирские огни № 008 - 1990
Из простуды не вылезает. Кино раз в неделю в клубе, а ей, видите ли, некогда сходить: то к урокам готовится, то над тетрадями сидит. Посмотрела бы на себя в зеркало, на кого стала похожа. (Почему-то эти слова особенно обидными показались). Была упомянута и моя зарплата — «этот мизер», которого и на башмаки не хватит. Высказав мне все, муж ушел играть в шахматы. Мария Кузьми нична вскоре, будто ненароком, зашла ко мне и с первых слов при нялась уговаривать оставить школу. Что-то внутри меня взорвалось. На мгновенье стало трудно ды шать. И на ни в чем не повинную голову Марии Кузьминичны я об рушила целый поток сбивчивых фраз: — Как я оставлю детей? Это несчастные, обездоленные дети! Они с ранних лет узнали, что такое ссылка. Их вырвали из родной земли, как вырывают с корнями цветы! Ведь это у нас говорят: дети — цветы жизни. Их гнали. Везли в теплушках, как скот возят. Потом гнали под дождем и снегом. Видела я. Собственными глазами виде ла... У них братишки и сестренки по дороге умирали. Никуда я от них не уйду! Мария Кузьминична испуганно, как на припадочную, смотрела на меня. — Тише, тише. Вдруг кто-нибудь услышит. За дребезжащими стеклами окон тоненько повизгивала метель. Кутаясь в шали, мы молча сидели, две женщины: пожилая, уму дренная жизнью, и я —двадцатидвухлетняя, без какого-либо житей ского опыта. Не очень-то понимающая, что совершается в стране. Слепо доверяясь больше чутью, я торила свою дорожку. И некого было просить объяснить, а если и пыталась, то люди испуганно от махивались либо повторяли газетные фразы. В каникулы я каждый день отправлялась в школу — занима лась с отстающими по русскому языку. Набралось треть класса. В воскресный день Максимыч позвал меня на пирог. Мне хотелось по знакомиться с женой Максимыча. Говорили, что живет она в Таеж ном на поселении, он сюда приехал из-за нее, что они даже «не рас писаны», Софья Игнатьевна — так звали жену Максимыча, не за хотела. Возможно, оберегая его. Поведала мне об этом супруга зава, рассказывала с подтекстом: «Вон он какой». А я стала еще больше уважать Максимыча. Почему-то вообразила: раз поехал в ссылку за любимой женщиной — значит, она писаная красавица, и была разо чарована, увидев сухонькую маленькую женщину, полуседую, с не здоровым цветом лица, какой обычно бывает у людей, долго проле жавших в больнице. Лишь голубые глаза были хороши, но таилось в них нечто настороженное, тревожное. Встретила меня — сдержанно приветливо. Выпив рюмку, Максимыч разговорился. Сообщил, что в поселке живут почти одни спецпереселенцы. Привезли их осенью на подво дах и высадили под чистым небом. Местные жители не очень-то охотно их пускали, боялись заразы. В бараке, где нынче школа, по местили больных. Нары в три яруса. Ну, и сколотили наскоро бара- чишко, куда положили тифозных. После, как рассадник заразы сож гли, мужики стали рыть землянки. Прозимовали в землянках. Все, кто мог держать в руках пилу и топор, в поте лица вкалывали в ле су. Заготавливали лес. — Верите ли,— сказал Максимыч,— стон стоял над тайгой... Ну-с, а летом мужички начали строиться. Ничего не скажешь: на род крепкий, работящий. Исторически оно и понятно: веками кре стьянин на своих плечах землю держал. — Трудолюбивый народ,— тихо проронила Софья Игнатьевна, и это, кажется, единственное, что я от нее услышала. Мне о многом
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2