Сибирские огни № 008 - 1990

наигрывали мастера,—круг замыкался, дети ветеранов уже бойко шлепали по воротам, ^еле добрасывая мяч со штрафного. В центре всей этой разнокалиберной публики монументально высился Хомутов, во­ круг него все крутилось, все мог, все умел, всеведущ, всесилен, луче­ зарная улыбка, громовой голос, суровость на грани диктата, подачки и репрессии, умное панибратство, вхожесть в высшие сферы, набор истин бесспорных... все, решительно все делало из тренера гораздо больше, чем просто тренера —менеджера, опекуна, духовного настав­ ника... Плюс умение дать, умение взять, нужное крайне умение. Иг­ ра состояла из игры только наполовину, вторую же половину, часто и большую часть, составляла политика вокруг игры, все та же кухня: инвентарь, игры, судьи, турниры, звания покупались и продавались, целые команды, с тренером, семьями, вторым составом —покупались и продавались... Аркашу это устраивало, другого миропорядка он просто не знал, никаких таких неудобств не испытывал, готовил и себя на продажу. Противно только было слушать правильные слова, когда песочили кого-нибудь, противно было видеть, как тренеры-подкаблучники на­ пускали на себя, даже когда Хомутов напускал, но тут дело такое, надо, значит надо, потерпеть и нормально. Мало ли что приходилось терпеть: и когда был на побегушках, на подхвате, гоняли в игровой зал, к компрессору, надувать мячи, когда часами промазывал швы мастикой (такие тогда были мячи), когда снимал и натягивал дорож­ ки, ставил и убирал ворота, потому что в него ткнул Хомутов паль­ цем, и когда держал всю игру на мелких воротах, где стоишь на дне, воды по пояс, а толку от такого стояния столько же, сколько и в иг­ ре, например, без мяча, и когда мужики прописывали банки, и когда не брали в поездки, и когда били в упор, прямо в лицо, мужики, у ко­ торых руки были толщиной с его ноги, и когда Хомутов после «пен­ ки» (нелепый случайный гол) безнадежно махал рукой, молча, не вы­ говаривая, стыд отчего непереносимый, и когда в школе, в отместку за отдельную его жизнь, независимость, откровенно слабую учебу его не приняли в комсомол, а дома твердо сказали, хватит, иди рабо­ тать, учись в вечерней, значит, прощай бассейн, и надо было терпеть в себе покаянный лепет, и когда пацаны хвастались первыми амурны­ ми победами, а он мог пересказать только байки из раздевалки, и ког­ да ловил себя, что тоже лезет на глаза тренеру, тоже старается то ли пошутить в угоду, то ли вставить словцо... Он терпел все это, терпел, ради игры, ради будущей жизни, в ко­ торой все будет по-настоящему, все будет по-хорошему, но при усло­ вии, что сейчас крутанется, переморщится, перетерпит. Разве трене­ ра выбирают? Хомутов —он единственный, и вид спорта — водное по­ ло — единственный, и бассейн, с Хомутовым, командой, игрой — единственный в городе, и город, в котором выпало жить, один во всем белом свете, и троллейбус с пузатой тройкой над лобовым стеклом — единственный способ не опоздать на тренировку, и комсомол —един­ ственная молодежная организация, под знамена которой... и опосты­ левшая школа —тоже единственная форма обучения, и девочка, ко­ торая, краснея, не смотрит в твою сторону — единственная в мире любовь, и возможность попасть в основу, отстоять на Кубке России прилично, чтоб заметили, пригласили, включили — единственная, достойная мечтаний, мечта... И вся, вся жизнь его представлялась тогда единственно возможной его жизнью, другая жизнь у другого, у него другой быть не может —выбора не было. Выбора не было ни у кого, у Хомутова тоже, его арестовали, ра­ зумеется вдруг, Аркадий узнал стороной, он уже в институте, трени­ ровки забросил, сначала все рвался поговорить с Хомутовым, объяс­ ниться, не мальчик ведь, но тот молчал, и Аркадий молчал, считая, тренер виноват перед ним, не может не понимать своей вины, вот пус­ кай и искупает. Да хоть просто поговорил бы, спросил, как дела, как учеба, первый курс всегда тяжело, но куда денешься, надо совме- 40