Сибирские огни № 008 - 1990

он не побежал, от случайного толчка чуть не падал, блаженно улы­ баясь, ничуть не обижаясь на этот туманный, резкий, сиплый, тре­ вожный мир, который так плохо видел, слышал, понимал. И только у тележки с газированной водой встряхивал себя, свинчивал, соби­ рал, совершая череду осмысленных движений. А потом, добравшись до дома в сонном троллейбусе, жадно и много ел, первое, второе, тре­ тье, литр молока с батоном вдогонку, заставлял себя встать, дойти до школы. А в школе уже отрубался — спал, просто-напросто спал, ни­ кому не мешая, но и не пытаясь никого обмануть головной болью, или там позой задумчивости, просто спал, нырнув в колодец сомк­ нутых рук, еще пахнущих чуть слышно хлоркой, бассейном, спал, слу­ шая голос учителя, голоса ребят, полнясь стыдом за свое бессилие, ви­ дя и слыша все то ж е : мяч, руки, лица, крики, свистки, плеск и гомон, резонирующий в громаде бассейна, как в храме, где никогда, однако, он не был и быть не загадывал. Тогда казалось ему —искренне — вся эта спортивная маета — всего лишь приготовление к жизни, всего лишь одна, растянутая на годы, тренировка, остальная жизнь, последующая, и будет настоя­ щей игрой, все как раз и будет зависеть от того, насколько самозаб­ венно, истово, честно он будет пахать сейчас, насколько сумеет ут­ вердить себя здесь, сейчас, в бассейне, в игре — так и сложится жизнь. Но об этом он старался не думать впрямую, в практическом смысле, не хотелось почему-то загадывать да кроить, да ведь и неког­ да было, бесстрашие юности множилось на подростковое бесправие, на вожделение к жизни видимой, воплощенной, которая как-то ко­ варно отодвигалась, ускользала в близкую перспективу —и томление плоти, и поддельная независимость слов, поступков, и стыдное безде­ нежье, и страх перед всамделишной жизнью, судьбой...— весь этот обязательный возрастной набор состояний счастливо топился, пере­ плавляясь в радость игры, умещаясь в руке тяжелым ниппельным мя­ чом, из-за обладания которым вскипал по свистку бассейн дюжиной голых, сильных, выносливых тел. Потом не было ничего, не то чтоб ничего хорошего, нет, не в этом дело, перепало и ему положенных лакомств, не о том речь —не было ничего нового — вся последующая жизнь и впрямь была уже проиг­ рана в бассейне, игра оказалась первичнее жизни. А жизнь, как вдруг открылось теперь, осталась там, в тех годах, в той игре, где любая ис­ тина —истинна — и та же любая истина, стоило покинуть рукотвор­ ную с водой чашу, одеться, выучиться, отслужить, жениться, устро­ иться, становилась текуча, мутна, требовала держаться на плаву, топить ближнего, защищать честь флага, входить в команду, играть в игру без названия, смысла, вкуса, играть в игру, в игрушки, в куби­ ки, где победить невозможно, а проиграть можно запросто. Ну зачем бы, спрашивается, помнить ему калоши у входа в раз­ девалку, огромные, черные, с красным зевом, циклопических разме­ ров, в расчете на уличную обувь. Тренеры в этих калошах проходили через раздевалку, душевую, перебирались через ванночку для послед­ него ополаскиванья ног и скрывались в тренерской, тесной, прокурен­ ной, пахнущей потом, кожей, мастикой, одеколоном, с картинками полуодетых красоток. В огромных этих калошах можно было идти только приволакивая ноги, телом как бы опережая движение, балан­ сируя на ходу, и когда Хомутов пересекал в этих калошах раздевал­ ку, комично выпячивая начавшееся брюшко, постреливая василько­ выми глазками из-под белесых реденьких ресниц, маскируя мешки под глазами улыбчивостью, когда пересекал он раздевалку, похлю- пывая в малых на свежекрашеном полу лужах —все умолкали не­ вольно и кто-нибудь, чаще Понос, говорил специально для него, для тренера, благодетеля, что-нибудь этакое, якобы с подковыркой, сок­ ращая имя-отчество до хулиганского Сеич, и тем как бы подтверждая свое место в основном составе: «Сеич, я и понять не успел, что трени­ ровка кончилась!» — «Ага»,— отвечал Хомутов добродушно, иллю