Сибирские огни № 008 - 1990

человеческом и честно исполняли службу свою. Непроявленные въяве, очень часто имели они ореол идеала, существовали хотя бы в форме надежды, и каждый (пускай через одного) мнил себя умни­ ком, мудрецом, который вслух говорит одно, делает другое, имеет в виду третье... И в этой вот разъединенности, в этой пародии на конс­ пирацию была все-таки порука, что третье — оно существует —прос­ то сейчас, в силу того и сего, принесено как бы в жертву, но пробьет его час... Пробил. И теперь, когда наступила инфляция, когда снова спички стали стоить миллион, а миллион стал не дороже спичек —моральные поня­ тия вдруг обесценились, монеты с профилем тирана выбросили без сожаленья, в сердцах, освобождаясь, втоптав их в пыль, грязь, глину, чтоб стали монеты почвой, чтоб вросли, всосались, истлели в истории, стали тем, что называют археологи культурным слоем. Не стало те­ перь ничего ни правды, ни долга, ни совести —ничего. Металл еще лежал в земле, не был отделен от руды, печи еще не горели, прокат­ ные станы, печатные станки, охрана, художники, граверы, учетчики, все механизмы и все люди, причастные к таинству, причастные к чу­ ду сотворения власти, были готовы, ждали сигнала, радовались радо­ стной грядущей работе, которая уже, уже началась! Радовались, пред­ вкушая благодарность счастливых сограждан, предвкушая благопо­ лучие всех, когда запустят, наконец, в оборот сверкающие как мил­ лионы солнц новенькие монеты, с новым профилем, власть имущим, в котором каждый легко узнает себя, немножко тирана, немножко освободителя, хотя серьезная сложность и состоит в том, что профи­ ля своего ни один человек не знает. Ну да, говорил себе Аркадий Петрович, хватит на всех, всем по­ трафим, ну да, говорил он, веря в твердый курс, твердую валюту, обеспеченность золотым запасом — во что еще надо верить? —Арка­ дий Петрович охотно, с готовностью даже верил, радовался народ­ ной радостью, в глубине души затаив по-детски невинную, наивную мечту —чтоб понятно и просто —пять мер овса на штуку холста — натуральное хозяйство, любое другое становилось уму его уже недос­ тупно. А профили на монетах сотрутся, сотрутся. Сидел себе Аркадий Петрович на кочке болотной, сидел, помеши­ вал прутиком жижицу, лягушек упрямых слушал, думал все то же. Не может ведь быть такого, чтоб этот застой, это болото не было нуж­ но природе, коль уж оно существует, коль уж дышит туманом, квака- ет-крякает, плодоносит клюквой, коль уж в требухе своей что-то варит, переваривает, плюется и чмокает, значит, и оно, болото, зачем-то на­ значено (да где бы та же фольклорная нечисть, ведьмаки да лешие, обитали?). Чего уж так горячиться, так рьяно рваться осушать, рас­ пахивать, все одно будет хлябать, почва возьмет свое, возьмет... Расплывались мысли-мыслишки, убаюкивали, напрочь пропа­ дая, когда возникали вдруг картины погибели на болоте, любимый сюжет у киношников, до тонкостей освоено, тьма вариантов с одина­ ковым ужасом. Как стоит человек оступившийся, матюкается в серд­ цах, по-домашнему, озирается с растерянностью и таким понятным раздраженьем, мол, промочился насквозь, как понимает вдруг, что на самом-то деле случилось, понимает, погружаясь, пугаясь, трепеща, ох ты батюшки, в забытьи приговаривая, и кричит, и рвется, еще не ве­ ря до конца, не желая верить, какая сумятица, какой испуг на лице его, сколько в нем еще жизни, но сменяется она ужасом, мутной во­ нючей жутью скорой смерти. А кто-нибудь, благородный и ловкий, вдруг появляется, со стоном и хрипом тянет, спасает, ломает березку, или наоборот, сплевывает угрюмо, собаке собачья смерть, а жижа подступает все выше и выше, необоримая, безбрежная, леденя внизу ноги, втягивая, всасывая, вбирая в себя случайную жертву, и круп­ ный план безжалостно показывает именно последние мгновения, между жизнью и смертью, когда цепенеет взгляд и сердце обращает­ ся к Богу, сжатому телу, недвижным конечностям так холодно, пус