Сибирские огни № 008 - 1990

но Аркадий Петрович был достаточно диалектик, сильно поэтому не скорбел. Он и всегда-то работу свою воспринимал немножко игрой, будто часть громоздкого и тупого обряда, придуманного людьми в оправдание своих идеальных порывов, воспринимал именно так, осо­ бо не обольщался. Рано или поздно игрушки кончаются, побеждают другие, более глубоко замаскированные игры, готовые с негодованием отречься от своего детства, чтобы все в то же детство впасть снова; кубик на кубик, выросла пирамида, рухнула пирамида, построили паровоз, крушение паровоза, пора строить дом, потом башню... Ког­ да еще догадается строитель, что жизнь не из кубиков состоит, ведь он строитель, значит, будет строить, значит, на его век кубиков хватит. Другого боялся Аркадий Петрович, конференции, которая все переменит и ничего не изменит. Соберутся, наговорятся, проголосуют, посадят, может, и расстреляют, появится колбаса, построятся дома, напишутся нужные законы, критика станет еще критичней, гласность зазвучит как труба иерихонская!.. Ах да, куда же без компьютеров, появятся и компьютеры, видео-стерео-моно-электроно, личные само­ леты, небоскребы и виллы... Что дальше? Неужели раздражение из- за отстутствия колбасы исчезнет, сменившись раздражением из-за отсутствия икры, завалят икрой, будет отсутствие еще чего-то, фан­ тазия Аркадия Петровича тут буксовала (что показательно). Суть же в том, что раздражение, недовольство, порча собственной и чужой крови из колбасы невыводимо, нелепость жизни не есть результат сил внешних, хотя очевидные признаки именно там, на поверхности. Однако зло внутри нас, живуче, прожорливо, словно бы раньше нас и рожденное; с тараканьей всеядностью, пережившей и мезозой, и по­ тепление, и ледник, и даже атомный смерч (если таковой вдруг слу­ чится), тараканы, по робким прогнозам ученых, переживут, пережи­ вут и дождутся новой жизни, нового человека, так что наши против них дусты, колбасы, квартиры, свободы —плюнуть и растереть, лиш­ няя возможность еще более закалить себя для бессмертия. Наверное, и миллионер в Америке зело несчастен с двумя миллионами, ему, бедняге, для полного счастья еще пяток позарез нужон, и миллиар­ деру тоже, и тоже позарез, а кому ничего не нужно, тот ничего не имеет, так что ж получается, всему человечеству, ныне живущему, дружно податься в пещеры, пустыни, леса, питаться росой, корешка­ ми, энергией космоса —так ведь не хватит уже и пустынь, снова дра­ ка да свара, по блату пещеры распределяться будут... Так приблизительно защищался Аркадий Петрович, когда сыновья или жена уговаривали его на трату денег, а скуповатый глава философствовал, жмотясь. Однако отчасти и верил Аркадий Петрович, верил, в том направлении ищет, в нужном. Временами бы­ вало и вовсе чувство всесилия, власти, все-то он про все понимает, больше того, уже держит за хвост золотую рыбку, некую стержневую идею, некую настолько понятную мысль про жизнь человеческую, настолько уж прозрачное суждение, что, казалось, всякий должен и сам без труда понимать его. Но вслух оно почему-то не проговарива­ лось, произнести его вслух почему-то казалось стыдным, словно неч­ то для всего рода людского неприличное на свет могло б поя­ виться, обнаружиться, что для взгляда никак не назначено, хотя как же иначе. Существенно то, что Аркадий Петрович как общественная еди­ ница устал быть носителем таковой. Да и в самом-то деле, сколько можно, ведь он отлично помнит, никакого особого неудовольствия от тяжелой челюсти товарища Брежнева не испытывал, говорит и гово­ рит, как может, старый ведь человек, понимать надо. Аркадий Петро­ вич понимал, готовно, искренне, все понимал, и гром аплодисментов, и лично Леониду Ильичу, и то, что в телевизоре строят, добывают, ис­ следуют, запускают, ссыпают в закрома... а на улице грязь, пьянь, брань, голь, он все понимал, даже гордился глубоким свой'М понима