Сибирские огни № 008 - 1990

из степи. Тогда его голос звонок и убе­ дителен. С людьми из города Урманову труд­ нее. В борьбе с ними он грузнеет, и го­ лос его глохнет... У Глеба Пушкарева большой хороший лоб и дергающееся усталое лицо (по­ следствия отравления газами в миро­ вую войну). Оттого, что лоб у Пушкарева спокоен, а глаза и лицо мятутся, образ его дво­ ится. Кажется, что лоб светлой тяже­ стью своей должен затормозить беспо­ койную беготню этого человека, усадить его за стол с пачкой чистой бумаги. Бу­ мага эта должна покрыться торопливы­ ми колечками букв, слов, строк. Но Пушкарев «министр», у него семья, долг. Он бегает, а бумага лежит чистая. У писателя служба, семья, собрания, тысячи мелочей, которые снимают го­ лову «не большой горой, а соломинкой». Только один человек во всем Сибир­ ском союзе писателей освободил себя от забот о завтрашнем дне. В редакцию он обычно вбегает, стукает о стол шапкой, валится на стул и кричит вам, не обращая внимания на то, заняты вы или нет. — Ну, слушай, и книгу я нашел! Вот язык! Резко щелкает пальцами и подпрыги­ вает. — Слово звенит! Хватает со стола шапку и снова бьет ее о стол. Ваши бумаги вспархивают, как стая вспугнутых голубей. — Слушай, ты обязательно прочитай! Можно заранее поручиться, что авто­ ром книги окажется или перс, или индус, или китаец. Этот человек влюблен в слово, как па­ харь в зерно. Он ласковой рукой собира­ ет зерна-слова для того, чтобы щедро и густо бросить в глубокие и по-земляному теплые бороздки своих стихов. Летом живет на Алтае. Проживает семь рублей в месяц. Каждую осень бывает в Москве. Зимует в маленьких сибирских городишках около газет. Все имущество его — несколько книг и смена белья. Но он богаче всех нас, единственный в Сиби­ ри свободный зодчий. Столичные журналы печатают его регу­ лярно. Сибирь он любит больше России, хотя сам из «расейских», земляк Сергея Есенина. Он курносоват, голубоглаз, ро­ стом не велик, но большелоб. Фамилия его — Ерошин. СЛИПШИЕСЯ СТРАНИЦЫ Как трудно перелистывать страницы журнала. Они кажутся слипшимися. Кровь густо пропитала весь художест­ венный отдел. В пятнадцати-двадцати вещах, печата­ ющихся каждый год, мы найдем заживо сожженных, зарубленных топорами, шашками, утопленных в проруби, уби­ тых прикладами, застреленных из ре­ вольверов, убитых из винтовок в спину, заколотых штыками, погибших от само­ суда, повешенных, изнасилованных и зараженных сифилисом, подвергшихся истязаниям, поркам, умирающих от го­ лода, сыпняка и т. д. На войне как на войне. Тематически до последнего времени на первом месте у сибирского писателя стоя­ ла гражданская война, на втором — го­ ды голода и военного коммунизма. К те­ мам послевоенным писатель повернул только в 1926 году. Были в журнале ребятишки, деревен­ ские коммунисты, красногвардейцы Сей- фуллиной, заводские люди Караваевой, питерские рабочие Изонги, партизаны и коммунисты Гольдберга и Уткина, совра- ботники и летчики Итина, крестьяне и красноармейцы Пушкарева, Коптелова, Урманова, «золотые головы» —подполь­ щики Шугаева, охотники и приискатели Кравкова, Мартынова и Скуратова и т. д. Но в большинстве случаев и новые люди проходят перед читателем на фоне боев, пожаров и голода. Конечно, время обязывало и навязы­ вало темы, давало фабулу, мясо которой часто оказывалось в прямом смысле че­ ловеческим мясом. Но виноват и писа­ тель. Его повести и рассказы за это вре­ мя прямо какие-то записные книжки охотников за черепами. Действительно, не литература, а литпушнина, притом плохо, торопливо снятая и посаженная (эти упреки в полной мере могут быть брошены и автору настоящего фельето­ на). Плохо же заготовленная пушнина или правится, пересаживается на скла­ дах, или с громадной уценкой идет на местный рынок. Если мы выделим «партию» экспорт­ ной «пушнины» — вещи Сейфуллиной, Итина, Гольдберга и др.,—то у нас оста­ нется порядочное количество «брака». Судьба этого «брака» и его поставщиков может оказаться весьма плачевной. За­ писные книжки «охотников за черепами» могут быть перечитаны и использова­ ны настоящими мастерами. Мастер, пе­ ребрав нашу плохо «посаженную» лит- пушнину, размочит ее, пересадит (на ко­ стяк своего сюжета), выделает, перекра­ сит и сошьет себе шубу (роман). И никто не узнает имен безвестных поставщиков сырья. Критики будут правы, если станут говорить только о мастере. Мы слабы технически. Об этом надо говорить. Мы очень надеемся на свои богатства (пушные, золотые и т. п.), и в результате наш писатель раскладывает по полочкам (по главам) необделанные самородки золота, сырые шкурки соболя. В беспорядке сваленные самородки и со­ боля еще не литература — это просто ку­ ча сырья, из которой волен брать каж­ дый. Для примера можно указать на таких писателей, как Гольдберг, Итин и Копте- лов. Первые двое формально высоки, по­ следний низок. Но скажу, что малозна­ чимое содержание не спасет никакая форма. Предположим (только предположим), что Гольдберг и Итин делают свои вещи из меди. Но они делают свои вещи. Коп- телов же пока только поднимает само­ родки. Мы радуемся: вот, мол, мы какие богатые, вот у нас какое золотое дно (ма­ териала). С радостью, мысленно и весьма