Сибирские огни № 008 - 1990
вдруг раздражился на себя, на того же Женьку, на нелепые свои надежды, словно вдовица, явившаяся в гости по брачному объявле нию, готовая к деликатности, цветам, чаепитию, готовая даже помочь робкому объявителю, имеющему жилплощадь, не склонному к полно те, без вредных привычек, который с порога сгреб в охапку ее, влил водки стакан и потащил в постель, талдыча что-то про одиночество, жалостливое, нельзя же так вот, сразу, с бухты-барахты, не выяс нив намерений... Но и эта эмоция быстро схлынула, все ясно как дважды два, Женькина жизнь как на ладони, предъявлена прямо с порога, вот она, в окурках, в здоровье, в мужиках, словно из той же грибницы, уже подлечившихся, в извечном дележе групп, ставок, в большой семье, второй или третьей, или с первой сошелся, маленько го родила, в многолетней скрипучей учебе в институте физкультуры, в больной печени, в борьбе на локотках после поддачи, в скоротечных амурах с пышнотелыми красотками из групп здоровья... Вот она, его жизнь, и плевать он хотел на иную судьбу, иную жизнь, что мое, то мое, словно бы говорило его безразличие, в конце концов не мы к тебе, а ты к нам пришел, а раз пришел, так и нечего корчить целочку — прыгай в калитку! — Да у меня и плавок с собой нет,— счастливый, уже задохнув шийся от непонятного счастья, защищался для вида Аркадий Петро вич,— утону ведь, ей-богу, мужики, утону!.. А мужики уже раздевались, было их трое, было им скучно, были они здоровы, медлительны, с жирком, с припухшими лицами, с легко угадываемой мощью в бойцовских еще телах. Заверещал зуммер, щел кнуло, селекторный голос коротко спросил: — Ну чо? — Да ничо,— стоя голышом у селектора, раздумчиво отвечал один.—Тут это... пришли...—выдал он информацию. — Аркаша зашел, Птица...—Женька помялся, все ли тем сказа но, решил, что все, и перешел к делу: —Мы постучим маленько, ты как, Митрич? — Аркаша?.. Птица!..— удивился селектор. — Ну да, Птица...—Женька усмехнулся непонятно чему, то ли горячности, с какой Иван Дмитриевич, директор и корешок, воспри нял новость, то ли прозорливо радовался последствиям этой новости, то ли кольнула забытая дразнилка, потому что фамилия Аркадия Петровича звучала по-другому, скромно и выразительно, Воробьев, а ребята подкалывали, мол, воробей —птица большого полета, такой у них юмор был, ты вальс танцуешь? только вальс-бостон! гы-гы-гы, такой юмор, пристало короче, Птица, да и лицо маленькое, острое, плечи узкие, а рост большой, как жердь, такая конституция, Птица, одним словом. Иван прибежал, тряс руку, приобнял, улыбался, рад до смерти. На самом деле они виделись, хоть редко, но виделись, то на улипе, го в служебных коридорах, на бегу, второпях, не успевая ничего ска зать толком, да что тут и скажешь, неслись по своим орбитам, но были, в общем-то, в курсе, так что радость выглядела дежурной. Ар кадий Петрович усомнился в этой радости, ответную ерунду понес, мол, по делу, абонемент, жена, мол, взбрендила, купи, говорит, або немент, смех и грех, сваливал он на жену, почему-то уверенный, в этой среде принято так, жену выставлять дурой. На что получил в от вет, заткнись, козел, нет чтоб бутылку принести, даже плавок не взял, прописать ему банок (кедом по заднице), чтоб мозги вправить, на воротах сейчас проверят, какой такой абонемент ему вдруг пона добился. Попутно сообщили, кто жив, кто умер, кто спился, кто взле тел, кто сидит, кто непонятно что, кто пятый раз женат, чьи дети на сотне уже из минуты выходят, у них теперь выборы, Микояна, ста рикашку, скинули, скрипел, гад, до последнего, по полгода на боль ничном, зубами держался, крови напортил, зато Степаниха, вахтер, жива-здорова, сидит как сидела, только слепая почти, ставки наки
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2