Сибирские огни № 008 - 1990

ции надо что-то срочно предпринимать. В принципе, и Степан и, особенно, Людмила, поклявшаяся сделать для под­ руги все возможное, готовы детей взять под свою опеку. И порыв их естественен: оба они, в целом, неплохие, жизнью не­ избалованные, работящие люди с боль­ шим запасом нерастраченного душевного тепла. Но... «Но» этих много — как социально-бы­ тового, так и нравственно-этического по­ рядка — и встают они перед героями по­ вести труднопреодолимым частоколом. Здесь и материальные трудности (ни у Степана, ни у Людмилы, кроме койки в общежитии, ни кола, ни двора), и слож­ ности правового характера, связанные, в частности, с опекунскими делами. Одна­ ко и не это оказывается для них самым трудным. Самая большая сложность заключа­ лась в них самих. Новое их положение заставляло пристальней всмотреться в себя, попытаться понять, а способны ли они на добро самой высокой пробы, способны ли на истинное милосердие, которое наверняка круто перевернет всю их прежнюю жизнь? А причин для таких сомнений, убеж­ даемся, узнавая прошлое и настоящее Людмилы и Степана, немало. Дело в том, что в лице главных героев повести «Голоса за стеной» В. Мурзаков отразил целый — и весьма обширный — пласт людей, чьи корни глубже казенного койко-места не проросли. И чаще всего это не их вина, а их беда, ибо, как пра­ вило (есть, конечно, и исключения — вспомним хотя бы известного уже нам шофера Локтева), вынуждены они мы­ каться не по своей воле и желанию. Возникающие при этом нравственные деформации имеют далеко идущие по­ следствия. Отсутствие прочных корней и привязанности лишают таких людей четких жизненных ориентиров, смысла существования. И, как ни печально, прав Степан, на вопрос «зачем он живет?», отвечавший воспитателю в общежитии с горькой иронией: «Только, чтобы кушать и какать». Вот почему за горячим Люд­ милиным желанием взять на воспитание чужих детей, помимо чисто материнско­ го невостребованного инстинкта (своих детей у нее никогда не было), видится еще и отчаянная попытка пустить глу­ бокие корни, по-настоящему зацепиться за жизнь, обрести в ней, наконец, цель и смысл. Людмиле это в конце концов действи­ тельно удается. На наших глазах, в пре­ делах повествовательного времени, начи­ нает обретать она себя в новом качестве —женщины-матери, и дает, в общем-то, единственно верный в ее непростом по­ ложении ответ на вопрос о том, каким на деле должно быть добро. Автор, правда, далек от того, чтобы все свести к благополучному и радостному концу; читая, прекрасно понимаешь — это лишь начало и новоявленной матери предстоят нелегкие испытания. Тем не менее, провожаем мы Людмилу с малы­ шами, улетающими с нею на материк, с небеспочвенной надеждой и оптимизмом. А вот Степан своей части (более, надо заметить, легкой и менее хлопотной) вы­ павшего им с Людмилой испытания не выдержал. Он тоже пытался «бороться за человека в себе», но безрезультатно. С одной стороны, потому, что оказался ду­ ховно не таким сильным и цельным, как Людмила (по меткому определению участкового Кромова — «без хребта му­ жик»), а с другой — и это не менее, если не более существенно, — постоянная не­ стабильность, несбалансированность его существования, которым он никогда и не пытался особенно-то противостоять, приобретает в жизни Степана необрати­ мый характер. «Все, что ему было отпущено приро­ дой, все, что называется добротой, лю­ бовью, нежностью, желанием быть от­ цом, мужем, все это растряслось в тряс­ ких железнодорожных вагонах, осталось где-то на общежитских койках, а если какая малость и уцелела, так только на то, чтобы жалеть и по-своему любить Людмилу». Вот отчего «инстинктом он чувствовал опасность в этих маленьких, несчастных и беззащитных человечках». Вот почему Степану было ясно, что не годен он для такого дела, за которое с таким жаром ухватилась Людмила. В разговоре о повести «Голоса за сте­ ной» нельзя обойти молчанием образ уча­ сткового Кромова. И потому, что фигу­ ра эта связывает воедино сюжетные ли­ нии произведения, и потому, что нети­ пичный участковый, которого коллеги полупрезрительно окрестили «гуманис­ том», как раз и стал воплощением истин­ ного, реального, а не казенно-формаль­ ного гуманизма. Ведь, пожалуй, единст­ венным из облеченных властью лиц, кто принял не показное, а живое, настоящее участие в судьбе Анатолия Малина, де­ тей Надежды Поповой, в обнаружении подлинного убийцы, наконец, и был Кро- мов. Справедливо усомнившись в винов­ ности Малина, он сделал все, что мог, чтобы убедить в том следствие и суд. Сознательно он идет и на долж­ ностное преступление во имя высшей справедливости, разрешив Людмиле увез, ти чужих детей. Душой, сердцем он по­ нял эту женщину, поверил, что это именно тот человек, который нужен сей­ час сиротам. Да и вообще Людмила оказалась на Севере с его «подачи». Именно он, Кро- мов, дал Людмиле телеграмму-вызов по­ сле того, когда настоящая сестра Надеж­ ды Поповой, сославшись на объективные причины, отказалась приехать на похо­ роны и перепоручила сдать сирот в дет­ дом. Присмотревшись к Людмиле, млад­ ший лейтенант понял, что не ошибся, а потому «душа его не противилась». Как всегда, выпукло, рельефно, доско­ нально и точно прописан у В. Мурзако- ва социальный фон: и мрачная неухо­ женность, затхлость рабочих общежитий со скудной жизнью их обитателей, и еще менее привлекательный быт северного поселка на варварски искореженной бес­ хозяйственностью земле нефтяного При- полярья, косность и идиотизм его жиз­ ни... И обнаженней, ярче, резче просту