Сибирские огни № 008 - 1990

питание — не может быть свободой ре­ лигии. Так вот теперь и подумайте: кто по- вине№-во всех этих жестокостях к веру­ ющему человеку, лагерная администра­ ция или закон? Если закон, то не пора ли его пересмотреть? А если лагерная администрация, то не пора ли на нее воздействовать по-писательски, пером, не пора ли поднять голос в защиту без­ защитного так же, как это нередко по­ дымает общественность свой голос в за­ щиту томящихся узников в Чили или в ЮАР? Вы боитесь?.. А почему? Если нет за­ кона, чтоб можно было преследовать верующих за праздничные дни, то, зна­ чит, мой сын становится мучеником только по вине лагерной администрации. А это уже незаконное преследование. Чего же Вы, писатель, должны тогда бояться поднять свой голос в защиту беззащитного мученика? Неужели важ­ но и возвышенно поднимать наш голос только за узников чужих стран? Думаю, что писатель не должен закрывать так­ же своих ушей от стона и воплей и на­ шего советского узника. А то, что его подвергают мукам и страданиям за ре­ лигиозное убеждение, сего и сама ла­ герная администрация не отрицает, о чем Вы узнаете из писем начальника лагеря и замполита, которые я также высылаю Вам. Моего сына все время держат по кар­ церам и ПКТ. Но и такая кара для ла­ герной администрации кажется недоста­ точной, а поэтому подводится дело еще к тому, чтобы мой сын вообще никогда из тюрьмы не выходил, чтоб он пожиз­ ненно сидел только в штрафных изоля­ торах и получал судимость за судимо­ стью до самой смерти. Ну, разве это в наш век не жестоко? Разве можно при­ думать изуверство с еще более медлен­ ным огнем? Нет, нет, не подумайте, что я началь­ ника ’лагеря и замполита признаю изу­ верами! Мне думается, что они вполне порядочные люди. Почему? Потому что они проявили и человеколюбие — на­ писав, и тот, и другой, мне письма, чтоб я воздействовал на сына, чтоб тем са­ мым избавить его от лагерной судимо­ сти. Значит, относить таких людей к ти­ ранам и садистам не приходится. Но их минус заключается в том, что они оба буквоеды и фанатики своей должности, а потому и необъективно относятся к моему сыну. Ведь тот же указ о шести­ дневной рабочей неделе можно было бы взять в одну руку, а в другую тот за­ кон, который дает право исповедовать любую религию. А они ухватили указ о шестидневной рабочей неделе в обе ру­ ки, и потому неудивительно, что он в их руках превратился в длинную оглоб­ лю, которой они, мягко выражаясь, «пе­ ревоспитывают» моего сына. Спрашивается: как же можно посту­ пить иначе лагерному начальству в по­ добной ситуации? Очень просто: не ре­ прессировать сына моего за невыход на работу по Субботам и Воскресеньям. И если бы даже и вышестоящее начальст­ во (областное и республиканское) при­ казывало репрессировать, то в этом слу­ чае начальник лагеря и замполит долж­ ны и высшему начальству показать за­ кон о свободе вероисповедания. И если бы и это не помогло, то нелишне было бы, чтоб начальник и замполит побес­ покоились о верующем человеке и на­ писали о нем еще вышестоящим,— вплоть до самой Москвы, вплоть до са­ мого Горбачева. Ведь должна же быть правда в Москве! Свобода религии долж­ на на деле быть доказана! Я понимаю, что в нашей стране рели­ гия отделена от государства. Ну что ж, пусть будет так. Религию, действитель­ но, можно отделить от государства, но нельзя религию отделить от человека, если он этого не пожелает сам. А коль человека карают за невыход на работу во святые дни Господни и собираются пожизненно продержать в тюрьме, то это как раз и есть отделение религии от человека. А такие меры — не есть сво­ бода религии! Конечно, верующий человек должен повиноваться власти, должен отдавать кесарево — кесарю, а Богу — Богово. Но кесарю положено отдавать только кесарево, а ежели кесарь хочет забрать не только свое, но заодно и Богово, то верующему человеку предписано: «слу­ шаться более Бога, нежели людей». Разумеется, мой сын может отдать кесарю с лихвой, но вот лагерный ке­ сарь такой, что он все хочет у моего сына забрать: и свое и Богово. А потому я и выношу на Ваш суд, а также на суд Ваших товарищей писателей, поэтов и всяких других литераторов это вопию­ щее горе. Рассудите, каково оно выгля­ дит в Ваших очах?.. Но спрашивается, почему же я по это­ му поводу обращаюсь с жалобой именно к Вам, а не в соответствующие судеб­ ные органы, не в Президиум, не в ЦК КПСС? А вот почему: потому что в Москве таких дел не рассматривают. Их не рассматривает ни ЦК КПСС, ни Президиум, ни Генеральная прокурату­ ра. Москва, не читавши такие дела, сра­ зу отсылает в Алма-Ату, а Алма-Ата — в Кустанайскую прокуратуру, т. е. до того, кто судил моего сына. Так было при первом его заключении. А когда его судили второй раз, я предпринял иной вариант: сам лично поехал в Моск­ ву, надеясь, что меня с моей жалобой и прошением поймут в ЦК КПСС. Но, увы, в приемной ЦК несла службу такая женщина, которая вообще меня не до­ пустила ни до одного референта. Когда я ей сказал, что мой сын верую­ щий и осужден за отказ служить в Ар­ мии, то она подняла на меня такой бе­ шеный крик, что можно было подумать, что она одержима, сбежавшая с сума­ сшедшего дома. (Это было 3 июня 1985 г.). Мне просто поначалу не вери­ лось, что она сотрудник приемной ЦК КПСС. Однако же, к великому моему сожалению, это так,—она сидит на та­ ком почетном месте! Но поскольку в той же приемной, в другом окошке принимались изложения на бумаге без бешенства и крику, то я свою грамоту подал туда, успокоившись,