Сибирские огни № 008 - 1990

толковать нечто такое, от чего слезами прозрения зарыдали бы и зам­ полит и кореша, в объятия б кинулись! Аркадий Петрович всегда полагал, соблюдение простейших че^ ловеческих заповедей, истин, норм, моральных позволений, запретов как бы автоматически гарантирует насыщение жизни смыслом, пусть не проявленном в слове, мысли, понимании нашем, но существующем и помимо слова, мысли, понимания. Вдруг оказалось, круг бессмыс­ лицы настолько огромен, что легко поглотил, растворил в себе множе­ ство маленьких смыслов множества аркадиев Петровичей, один из которых почему-то страстно возжелал узнать, а существует ли на са­ мом деле какой-нибудь совокупный, обобщенный смысл, способный поглотить, вобрать в себя ту большую бессмыслицу, которая так по- акульи ненасытно сожрала маленький, но удобный, обжитой смысл повседневного существования Аркадия Петровича, рядового партий­ ного работника очень большой страны, разместившейся на двух кон­ тинентах и замершей в ожидании близкой партконференции, кото­ рую загодя стали испуганно именовать исторической, революционной, что само по себе уже могло быть гарантией стабильности, потому что история, как и браки, свершается на небесах. Он возжелал узнать это и растерялся, не подступаясь, обнаружив тихую скуку, не­ готовность к поиску, к мысли, к свободе. Надо было выходить на категории вечные, подвергнуть сомнению и саму вечность, надо было знать, понимать в истории, религии, политике, экономике, философии, астрономии, математике, физике, химии, биологии, кибернетике, даже искусстве столько, сколько заведомо не способен знать и понимать один человек. А выводить мировоззрение, стоя на собственной кочке, нелепо. Но как тогда жить? Зачем все? Аркадий Петрович вдруг усомнился в формуле свободы —осознанная необходимость — захотел свободы иной, не свободы от необходимости, а свободы, как необходи­ мости для осознания свободы... Отступил. Клетка стала тесна. В клетке можно было по-прежнему стоять, сидеть, лежать, летать, плавать, спать, совокупляться, смотреть телеви­ зор, болеть, читать, испражняться, ездить в отпуск, заседать, бражни­ чать, платить взносы, делать ремонт, раздражаться по пустякам, по­ мечать исходящие, исплетничать, грустить, планировать... но все это делать почему-то стало невыносимо, может быть, потому, что, словно нарисованные, проступили вдруг прутья клетки, раньше невидимые, проступили вдруг стражники, стены, проволока, провокаторы, балан­ да, параша, нары... Был день рождения у подруги, застолье, подруге чего-то там не­ имоверное стукнуло, подарили будильник, а может, книжку, а может, ложки или отрез, подарили очередную глупость, цветы, шампанское, целовались, рассаживались, компания была старой, тропка наезжен­ ной, одни и те же, одно и то же, не то чтоб друзья, нет, скорей колле­ ги, причем даже бывшие, встречались редко, в основном в застольях, по-другому дружить было некогда, да и незачем, хотя жены держа­ лись кучней, дружней, но тоже, впрочем, больше по телефону. Однако компания дорожила с б о и м компанейством, без компании в этой жиз­ ни тоже не обойтись, как бы каждый сам по себе и был независим, но принимать гостей и ходить в гости —тоже часть нашей жизни, и существенная, мало ли что случится, лучше держаться друг друга, чем притираться к новым людям, где не очень-то и ждали, или при­ нимать нового человека, который влезет и нахамит, или, наоборот, сожмется мышкой, будет сидеть да оглядываться, а чего, позвольте, оглядываться, чего прислушиваться, присматриваться — какие есть, такие и есть — такая вот житейская политика. А еще существовала внутри той компании некая языческая вакханалия, некая чехарда и неразбериха, удивить чем-нибудь было трудно, наверное, и невозмож­ но, а если учитывать и прошлые питейные подвиги, случайные изме­ ны, тягучие романы, мордобой и скандалы, обмены мужьями и жена­ ми, и вторичные обмены, если учитывать, что давно уже прощены 10