Сибирские огни № 008 - 1990
зенное вино — мерою в новые сухие бочки. При знакомом деле оказался и вина того-де много усохло, а зимою-Де морозами выжало ^еще ведер шесть. У Косого так. И Кафтанов, ладно... Он спит и видит лабазы, а в лабазах добро, и добро то служит ему — Кафтанову. Но Гришка Лоскут? Ерило? Сын по пов? Он сам, Свешников? Летом дожди, задавный гнус — тоска. Зимой лютая стужа, пуржливый ветер, юкагиры небо зажгут огнем. Вздыхал: не далась мечта. Носорукого видел, руку его, завитую кольцом, сохранил во льду, собачек кормил смрадным мясом. Пуд шерсти хранится в казенке — рыжая, тяжелая шерсть. А где сам зверь? Царь Тишайший, вздыхал, царь Алек сей Михайлович во всем горазд. С лю бым иноком поспорит в искусстве мо литься. В великий пост и в успенский кушает раз в день — капуста, ягоды, грузди. В нечетные дни совсем не ест — чист в помыслах. Он, Свешников, падет в ноги, челобитную отобьет: царь, госу дарь, смилуйся, пожалуй! Царь, госу дарь, посади десятником в том зимовье Песковском. Насорили в сендухе, уби рать нам же. Писаных разыщу, мирно подведу под шерть, прибылью великой казну умножу. Наша ведь та земля, свои лежат под крестами. Где пал ка зак, оцинжав, где умер он под стрелами, там и проходит край державы. Елисей Буза расширил ее до Оленека, закрепил те земли, понасажал острожков. Миш ка Стадухин, на все горазд, приобщил Пенжину, Анадырь. Цынжали, на стре лы шли, души сквернили пищею ска редной, но ведь и самоядь мирили. Паду в ноги: царь, государь, державу желаю ширить! Ветер холоден. Напоминает: на исхо де год. Снег копится в небе, вот-вот за реют над землей белые мухи. А там и солнце закатится, падет^ ночь, волною закачаются над головой сполохи — с запада на восток, наклонно к югу. Кичил... Так и подумал по-юкагирски. Кичил... Конец... Добьюсь, снова подумал. Вернусь в сендуху. Пущай на Гостином дворе сно ва кричит бирюч желающих... По речке глухой выбрались в уеди ненное место. Свешников узнавал, Гришка Лоскут кивал, подтверждая: там, за ондушами, брошенное стойбище, там стоит летний нимэ Чудэ. Здесь она Свешникова выха живала. Лисай бледнел. Он ведь бывал в этих местах. Курула не видел — не подска зало сердце. Теперь одно: делись с каж дым. Увидев курул, бросил олешка, засеме нил под ондуши. — Елфимка! Каждый сорок проверь, не задохлась ли в сумах рухлядь. Покосился на Лоскута: — Старика не трогай. Гришка оскалился: — Ни пальцем! — Яко при той, при халдейской пе щи...— пробормотал сын попов. — Ты о чем? — Трех отроков бросил злой царь Навуходоносор в пещь огненную. Все трое спаслись, вере благодаря. — Про нас, что ли? — Яко при той, при халдейской пе щи... — Ладно. Не мудрствуй. Начнете без меня. — Сам-то? — С Чудэ прощусь. Обязан... По берегу, по тропе, вышел к ровдуж- ной урасе. Ее узнал сам: у входа лоп нувший бубен. Прикасаться к такому бубну нельзя, но Свешников и не хотел прикасаться. Кольнуло в сердце: все не живое, никого нет. — Эмэй! Никто не ответил. — Я пришел, эмэй! Выйди! Нет ответа. Сам полез в урасу. На понбуре, у оча га — пусто. Сунул руку в золу — холод ная. Ожидал этого, все равно — тоска. Еще древней, еще дряхлей показалась ему сендуха, когда вышел, горбясь, из урасы. Лиственницы кривые, с веток каплет. Кой-где лежит под ондушами желтая бахрома палых игл. — Эмэй! Даже эхо не отозвалось. Опустив руки стоял. Помнил: в этой урасе лежал. Сейчас уже ничто не боле ло. А боль в сердце — это из-за пусто ты. — Точно лунный свет, так красив... Вздрогнул. Лучше б не оборачивался. Голос зовет, лицо отталкивает. Спрятала лицо под капор: — Звал зачем? — Ухожу. Помолчали. — И ты уходи. Одна помрешь. К ро димцам иди. К Тэгыру, к брату иди. Ответила просто: — Не могу. Не взглянула из-под капора на Свеш никова. Но он и так знал: она не пой дет. Зачем повторять? — Я совсем ухожу, эмэй. — Ты придешь. — Пустая земля, эмэй. К кому? Она повторила, будто не слышала: — Ты придешь. Даже тряхнула головой, испугала бы ка, на котором верхом сидела. Голос прозрачен, не погиб от ножа, пережил оспу. — Как пойду? Дух оспы во мне. Очень сильный дух. Шаман умирал, сказал: сюда долго не возвращайтесь, сюда не ходите, здесь болезнь есть. Как пойду? Смотрела, уже не боясь испугать. — Ты придешь, знаю... Придешь, ро димцев ищи... Там...— указала под низ кое небо.— Тэгыра ищи... Пять дней иди, десять дней иди — встретишь... Помолчали. — Андыль... Молодой... Крепко сто ишь. — Отворачиваясь, вздохнула. — Точно лунный свет...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2