Сибирские огни № 008 - 1990
чтобы нитки загорелись и плохим запахом выкурили чудовище. От сильного жара нитки жильные за крутились колечками, сжались и почернели. Едкий запах пошел на верх. От запаха старик чихнул. Молодая подняла лицо кверху, чтобы посмотреть, кто там, и ста рик увидел, что лицо у нее совсем безобразное. Испугался старик, сполз с ура- сы. С криком: «Жги, безобразная, нитки! Выкуривай, безобразная, чудовище!» — бросился бежать, куда глаза глядят. Сильно боялся, что безобразная погонится за ним. А она так испугалась, что не мог ла сдвинуться с места. Нитки ее сгорели, работа тоже упала в очаг и сгорела. А потом и огонь погас. Безобразная очнулась, развела огонь, посмотрела наверх, но чу довища на урасе давно не было. Вышла из урасы, осмотрелась — пусто, только от урасы след. Пош ла по следу, по следу увидела: ис пугалось чудовище жильных ни ток, убежало, опять ей сидеть од ной. Она вернулась в урасу, снова раздула огонь, заварила в кипят ке шишки, стала чай пить, а по том спать легла. Что еще безобразной делать. VIII За мягкой рухлядью, собранной воров ской ватажкой Сеньки Песка, ехали Гришка Лоскут, сын попов Елфимка, цыганистый Ерило, черный, как ночь, и сам Свешников. Лисай, старавшийся все эти дни не попадаться Свешникову на глаза, отсиживавшийся на плотбище, не выдержал, упал в ноги. Он-де сы чом здесь сидел в сендухе,— возьми! Свешников не желал брать Лисая, но оставить его в зимовье рядом с полусле пым Микуней тоже не захотел. Разрешил: иди. Горизонт крыло синевицей, бусил ред кий дождь, сбивая последнее предзим нее комарье. Внизу, по-над рекой броди ла еда — дикие, отъевшиеся на мхах олени, молчала осенняя тундра — плос кая, в нежном сиянье чахоточных, но живых лиственниц. Вдруг камень — как шубой покрыт мхом; растение кам неломка — цветок без запаха. Вышли к берегу, открылась река. Бур- но и широко стремились воды на пол ночь. Крутились несущиеся колеса водо- воротов, заворотных течений, мыло бе рег — шурша оползал песок. Вздохнул: вон место, где лежал носо рукий. Как приснился. Смыло зверя водой. Гришка Лоскут ехал рядом. Брата потеряв окончательно, заскучал, вновь часто поминал про Погычу. «Вишь как, — жаловался.— Сын боярский Вторко Катаев с умыслом шел. Обо всем сгово рился с Шохиным. Вернулись бы с ясаком, все просто — долю воеводе, долю себе. А зверя кто не взял, кто не привел зверя? Да по нятно, Свешников! А раз так, отдать его боярину Морозову!» — Зачем я ему? — Борис Иванович шкуру бы с тебя ободрал... Но больше молчал. А то попросит Ел- фимку перечесть изустную память бра та. Слушал внимательно, непонимающе водил грубым пальцем по скорописи: — Так и написано? — Истинно так. — А покажи... Про мать Анну, это где?.. —Жива она у тебя? — Кто знает,— вздыхал.— В Соли камск не скоро вернусь.— Загадывал.— Ходить ли мне еще той старой Баби- новской* дорогой?.. Всматривался в братнину скоропись: — Может, и жива... Лисай, сильно удрученный возвраще нием Свешникова, ехал в сторонке, но жадно прислушивался к каждому сло ву. В отчаянии ничего уже не боялся: клял Микуню, который ни с того, ни с сего получит свою долю, не понимал спокойствия казаков — погонял быка, хотелось меха скорее увидеть. — Это я, я сберег для вас бабу!— гро зил Гришке кривым пальцем. — Жалеют добрые, следовательно, не ты,— поджимал губы Елфимка. — Я жалел! Жалел!.. Я просил — скажи!.. Прося, добиться не мог! Прося, не добился... Тряс головой, вдруг постарев сразу. То и дело бормотал вирши князя Ша ховского: — Блаженны милостивии, яко тии ио- миловани будут... А жестокосердые и немилостивии вечных мук не избудут... — То-то ты водил нас за нос,— кивал Лоскут.— А теперь мы же — немилости вии да жестокосердый! — Господь на небе, дьявол во аде, ты с Шохиным быть хотел на земле,— строго поджимал губы Елфимка.— Ты людишек погибать бросил, ты жаднос- тию умышленною томишься, вот на пе- редовщика поднял руку... Советовал: — Долю свою, если дадим тебе долю, пожертвуй монастырям. Соболей воров ских сделай божьими. Лисай отмахивался от сына попова. Ишь-де, каков! Только-только научил ся сидеть на быке, а уже указывает ему — помясу. — Че, хаха?— скалился Гришка Лос кут.— Придавил тебя сын попов?— Вздыхал.— Мне Свешников воспретил, а то бы я тебя на столбе вздернул. Тебе ведь большой столб не надо, правда, ха ха? Сидел ведь в сендухе всем на поги бель, а себя, небось, барином представ лял. В мечтах ездил, небось, в немец кой новой карете. Обшита бархатом, вся в хрустальном стекле. В мечтах жил, небось, в каменных хоромах. Стены обиты кожами, да не простыми, а зо* Бабиновская дорога вела из Москвы в Си бирь — через Соликамск на Верхотурье.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2