Сибирские огни № 008 - 1990
мира 7154-го гулящий человек Пашка Лоскут писал». На обороте подробно перечислялись заемные кабалы, лежащие на том Паш ке. Вареги-дружки, шапка суконная, шап ка собачья, рубахи, ножи, пищаль, шу бы — ценил воров торговый человек Лучко Подзоров, изменничьи подымая их на воровскую тропу. «Не бедным вернулся б тот Пашка...» Вздохнул: «Не бедным...» А оставил долги. А лягут они на Гри шку. Днем бусил дождь. Ночью ударил заморозок. Стеклянно позвякивали за стеной урасы смерзшиеся ремешки. — День сейчас? Спросил, не услышав ответа, поднял голову. Вот никого рядом нет, только за стеной позвякиванье смерзшихся ре мешков и вроде шаги. Позвал: — Эмэй! Шаги смолкли. Всегда боялся громко окликать — вдруг вдрогнет Чудэ. И теперь потянул ся, сам сел на понбуре, смотрел, как откидывается оленья закрышка, впус кая в урасу тусклый свет. Оторопел: — Гришка! Гришка Лоскут, ноздри наружу, тоже оторопел: — Свешников! — Здоров ли!— по-медвежьи неловко, но, чувствовалось, с радостью, полез в урасу. Бормотал растерянно.— Мы идем, видим, стойбище брошенное. Вот заш ли... Пожаловался, плохо скрывая радость от встречи: — У нас Микуня стал заговариваться. Хоть отпускай его в сибирские города. Свешников удивился: — Микуня? Он с тобой, что ль? — Ты че! Ты че! — замахал Гришка руками.— В зимовье сидит! Сам поднял бровь: — Баба Чудэ выходила? — Она. — Я чувствовал. Я Лисаю сказал: вот исчезла баба. А раз нет ее, ищи и Свеш никова там же. — А Лисай?.. Он с тобой? — Нет, в зимовье. С Митькой плот вя жет. — Не пришел Цандин? — И не видно. Спросил, нагнувшись: — Сам-то идти не сможешь? И на оле шке не усидишь?.. Ничего, то дело ре шаемое. — Крикнул, выпрямляясь: — Елфимка! — Ну,— Елфимка, простоволос, то же радуясь, смотрел в урасу. — Там лодочка такая валяется. Вяжи ту лодку в упряжь быку, поволочем Свешникова по тундре. Подмигнул Свешникову: — В лодке, значит, поедешь. — А Кафтанов? А Ларька? Они где? — Ушли,— вздохнул Лоскут и вы вернутые его ноздри дрогнули.— Ушли на плоту Лисая. С Косым и с Ганькой ушли. Я Питухина жалел, я ему гово рил: рано идешь, а он мне — ч е г о ждать? Я говорил: вот придет Цандин. А он говорит: да мы по пути встретим Цандина. Так и ушли, забрали замор- ную кость Лисая. — И Лисай? — Да ну! Его не сорвешь с сендухи. Кафтанов кричит: возьму пищали! Ли сай: нам оставь! Как жить прямо соб рался. Оглянулся. Неловко, быстро провел ладонью по светлым волосам Свешни кова: — Я искал тебя, Степка... Остались одни свои... Свет резкий. Слезит глаза. Заслонялся рукой, смотрел в опроки нутое серое небо. — Слышь, Елфимка?.. Память у меня есть. Пашкина изустная память... Я Гришке сказал. Он говорит: это пусть Елфимка возьмет. Он-де отдаст куда в монастырь. — Отдам,— строго сказал Елфимка. — Ты, Гришка,— пожалел,— вот все находишь брата. Куда придем, везде его и находишь. Гришка вдохнул: — Теряю... Еще вздохнул: — А ты с бабой не попрощался. Боит ся она людей. — Еще попрощаемся. Мы вернемся сюда. С быками. С Ерилой. Я, Гришка, знаю, где тот потайной курул... Небо низкое. — Лисая того вервью прихвачу к де реву! — Убог он, Гришка. Оставь. Не трогай помяса, Гришка. ЮКАГИРСКАЯ СКАЗКА О СТАРИКЕ Кочевал старик. Увидел урасу. Ураса снаружи чистенькая, шку ры аккуратные, везде порядок. «Тут живет молодая, тут жи вет красивая»,— решил старик. Спрятался в кустах, стал ждать. Ждет. Никто не выходит. Значит, правда, решил,— краси вая живет, молодая живет, одна выходить боится. Пришел вечер. Старик решил влезть на урасу и сверху в дымо вое отверстие посмотреть, кто в урасе живет. Влез наверх, посмо трел в отверстие: у очага хорошо одетая сидит, молодая сидит, шьет что-то. Захотелось старику лицо моло дой рассмотреть. Начал расправ лять шкуры на урасе, чтобы уве личить отверстие. А лицо у ста рика грязное, как родился — ни разу не умывался. Волосы длин ные, немытые, с ресниц падает грязь. Старик смотрел, а грязь все вниз падала. Испугалась молодая. Решила, чудовище злое или людоед сидит на урасе. Взяла жильные нитки, которыми шила, привязала к па лочке, стала держать над огнем,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2