Сибирские огни № 008 - 1990
Отталкивал чашку с водой, приподни мался на локте. Из плача приходили слова. Он скла дывал их, многих не понимал, но, скла дывая одно к другому, вслушивался. Тонбэя шоромох... Фимка... Англу... Русские... Много вещей несли, красивый одекуй несли, котлы, топоры железные несли... Тэгыр, брат, в казенке сидел. Лучший охотник в аманатах сидел... Оконце ка зенки крохотное... У дверей англу — высокий, ноздри наружу... Проваливался в беспамятство. Пряча лицо, из-под ладони взгляды вала на него. В пол-Луны смотрела, не слышала по-русски или не хотела слы шать. — Он ведь пришел,— напоминал.— Он ведь был в двух мидолах, в двух пе реходах отсюда... Ну, вспомни... Он та кой — лоб сдвинут в сторону, бородат... Он ведь пришел, эмэй! — будил ее па мять, вырывал ее из беспамятства.— Разве ты не ударила его палемкой? Молчала. — Холод был, снег,— напоминал, бу дил сознание бабы.— Он, Фимка, в ура- се спал... Ты вползла, ударила палем кой... Молчала. — Зачем? — спрашивал. Прыгали тени. Баба медленно ожива ла, оборачивалась к Свешникову: — Больно? Стоит в груди? — Больно! Отталкивал долбленую чашку: — Не могу. До полгруди идет, дальше не могу. — Андыль... Молодой...— шептала.— Тело сильное, белое... Встанешь... Крошила сало в огонь, шептала, рас качивалась из стороны в сторону, при чудливо путала сон и явь. И он при чудливо путался в снах и яви. Он в Саввы Сторожевского монастыре, она в зимовье у Фимки... Ясак несли. Опять несли. Поперек до роги дерево, черный платок на нем. Долго стояли — как идти? Русский при шел, англу — высокий, ноздри наружу. Рукой махал — уходите! «Мы ясак несем, курить хотим». «Не дадим табаку,— сказал ноздри на ружу.— Уходите. Болезнь у нас». Другой подошел. Англу — тонбэя шо ромох, Фимка. «Дай им!» — сказал. «Не дам,— Рукой махнул.— Уходите!» Спросили: «Почему?» «Болезнь такая». Вслушивался. Медленно прозревал, складывал слово к слову... Не уходили. «Очень страдаем от бес- табатчины!» Собольи меха бросили на шкуру оле нью. Собольи меха огонь в глазах у ан глу зажгли. Ноздри наружу пожалел: «Умрете». Тонбэя шоромох оттолкнул его. Ост рием копья табачный мешок кинул: «К себе идите курить!» Домой пошли, в урасу вошли. Поло жили мешок, сказали: «Вот табак при несли! Тонбэя шоромох сказал: курите. Ноздри наружу сказал: умрете, табак куря». Все сказали: «Как умрем?» Шаман был. Первый курил. Сказал, куря: «Вот давайте курить. Нам духи помогут». Так, куря, померли... — А русские, эмэй? Ну, англу, те, что у рта мохнатые? — Так, нас прогнав, померли... Провалился в беспамятство. Звал: — Эмэй! Ущербной луной глядела. — Эмэй!.. А ноздри наружу? — Он первый умер. Все англу умер ли. Лежали в снегу, лежали в избе. — А тонбэя шоромох? Вор Фимка? — Ко мне полз. Одна. Тэгыр в сенду- ху ушел. Тэгыр всех живых увел. Мне сказал: с нами не ходи, одна уходи. Духи англу сильнее наших ду хов. Одна осталась. Тонбэя шо ромох ко мне полз. На шкуры оленя уложила, на понбуре лежал, в красных пятнах, горячий. Шаман при ходил, в бубен бил, бубен лопнул. А тон бэя шоромох все жил. В сыпи был, го рячий был. Пить не мог, я его ртом по ила. Тонбэя шоромох шептал: «Русские придут, англу придут. Русских много будет, как лиственниц. Спрячь ясак,— шептал.— Встану,— шептал,— с собой возьму. И тебя возьму. Ты как Луна, — шептал.— В деревянной урасе будешь жить». Спрятала ясак, оленя убила. По ка теплый был, вскрыла. Кровь из серд ца, из брюха всю собрала. Ягель сырой из желудка оленьего достала, залила кровью, заморозила в запас. Этим жили. Жар был, раны на лбу, гной сочился. «Оспа,— шептал.— Спрячь ясак». Все умерли, а тонбэя шоромох жил. Все умерли, а тонбэя шоромох встал. Страш ный встал, лицо оспой побито. Шепта ла: «Тоже встану. В деревянной урасе буду жить». Тонбэя шоромох смеялся: «Дух оспы, он страшный. Дух оспы, он сильный. Он сильней духов тундры! Все умерли, тебя закогтил тоже». Жар был, гной сочился, шептала: «С тобой уйду. В деревянной урасе буду жить». Тонбэя шоромох спрашивал: «Где ясак?» Воды не давал. Устанет, отдохнет, снова не даст воды. «Где ясак?» — спрашивал. Жар был, шептала: «С тобой уйду. В деревянной урасе жить будем». Спра шивал: «Где ясак?» Прося, не добился. Проваливался в беспамятство. Видел, очнувшись: баба на полу бьет ся. Спина выгнута, руки обожжены. Сдерживая стон, сползал с понбура, спа сал Чудэ. Вор Сенька Песок! Вор Шохин! Скрипел зубами, гнал боль: врал Ли- сай, врал! Ушли писаные не в откочев ку. Разбежались, узнав — оспа! болезнь! Устлали сендуху трупами. Поруха дер жаве. Вор Лисай! Не было драк, не резали писаные лю дишек. Он, Лисай, не обкуривал зимовье нужными травами, не жег одежду умер ших. Вор,— на уединенную речку бе жал.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2