Сибирские огни № 008 - 1990

но бы служебный вопрос прорабатывал, словно бы варианты просчи­ тывал. Выискивал в книжках, где о смерти, о стариках, о тщете зем­ ного, даже Библию полистал, впрочем испуганно, второпях, в чужом доме, с чувством, отдаленно напомнившим то, давнее, в уборной пио­ нерлагеря, дырочку на половину девчачью, издание американское, по­ дальше лучше держаться от таких изданий. Единственное ухватил, имена там еврейские, и люди действуют —евреи, и что-то про овец еще, то ли продают, то ли едят, то ли воруют, не уловил, но явно про овец, еще Бог фигурирует, но про Бога он точно ничего не успел, ув­ лекшись овцами... Ладно, перебьемся без Библии, неприятности ни к чему, пока он на этом, а не на том еще свете, никто, похоже, про тот свет не знает ничего, даже если он есть, никто, как всегда, не в курсе. Зато про этот свет каждый знает с избытком, но это знание Аркадию Петровичу неинтересно, тут он и сам профессор. И все-таки набеги его на тему смерти, поползновения закалить свою душу знанием о небытии возымели какой-то итог: приучил се­ бя хотя бы не пугаться самого круга мыслей, приучил себя к интона­ ции смиренья и мудрости, что уже было достиженье практическое. Словно бы отложил, в папочку завязал с пометой —вопрос на кон­ троле — отложил, завязал, доставая время от времени, прорабатывая неспешно. Он начал с чужих, представляя предельно честно, наглядно, как и что будет он думать и чувствовать, если помрет вдруг этот товарищ, дай бог ему здоровья, или вот этот, вдруг, среди бела дня, без причин, без мук, без болезней. Он словно изымал всемогущей рукой какого- нибудь человека из времени и пространства, из жизни, из своей жиз­ ни, чтоб не мучиться лишний раз чужой мукой, и ничего, ничего, тош­ но, конечно, но полость его жизни, посаднив, поболев, словно зуба ли­ шившись, постепенно свыкалась, жуя, кусая по-другому, но с тем же итогом. Потом хоронил родню, все новую и новую вспоминая родню, чтоб отодвинуть прощанье с отцом и матерью, но случилась и эта неизбежность, вплотную поставила перед категорическим выбором, кого хоронить сначала, жену или детей, содрогнулась душа, взмоли­ лась, заплакала, все-таки любил он Полину, но жизнь есть жизнь, и лежала она в гробу, словно ангел небесный, словно лилия, ушли за ма­ мой и бедные сироты, кровиночки его, аки агнцы на заклание... А свой черед Аркадий Петрович пропустил, не по малодушию, а по при­ чине очевидной глупости, даже извращенности подобных мечтаний, его и оплакивать было бы некому, месткому только лишние траты. Главное состоялось, убедился, с каждой новой смертью он все бо­ лее оставался жив, что могло быть гарантией того, что и его смерть сохранит жизнь оставшуюся, о чем и думать не хотелось ввиду оче­ видной несправедливости. Всем назло решил он жить долго, так дол­ го, чтоб помереть потом стало легче, чем жить, тем и утешен был. Все обычно, все как у всех, он давно прожевал эту жвачку, стыдно вновь ужасаться тому, чему так сладко было ужаснуться впервые. Ах, да ведь слова все это, слова, а ведь если без слов и без мыс­ лей, если без формул, догадок, прозрений —человек боится всегда, это нормально, естественно, на то оно и живое, чтоб неживого боять­ ся. Однако страшней страха —смерть при жизни, все в том же цве­ тущем возрасте, смерть наяву, оцепененье, причин которому нет, ис­ хода которому нет, любое слово и дело уходят в тебя, как в песок, следа не оставляя, фокус весь в том, вроде не замечаешь, что тебя уже нет, что трава проросла сквозь ребра, в черепе норка мышиная... Ты об­ нимаешь жену, потеешь, говоришь по телефону, ну ладушки, на том и порешили, ты сбриваешь, припухший со сна, щетину, вроде бы нев­ значай напрягая перед зеркалом бицепс, ого-го еще, ого-го, твердо пожимаешь руку, от которой все зависит, но самоуважение дороже, твердо, спокойно пожимаешь руку, тут же и чертыхнувшись на ду­ рацкое самоуважение... С удивлением смотришь на вещи сыновей, на книги, одежду, на пленки, картинки с машинами, спортсменами, ар-