Сибирские огни № 007 - 1990

— Что ж? Совсем ни души? — Совсем ни души1 — Что ж, выходит... Ты резал вожа? ПиеанБ 1 х нет, русских нет, вот и получает­ ся... Ты? Признавайся! — Нет! Нет! — Почему Фимкой звал вожа? Что сте­ рег в сендухе? Таился от кого?.. Получалось так. ватага Сеньки Песка вышла из Якуцка тайно. Сам Сенька из дьяков, отчаянный. Служил в Казенном приказе. Единого сво­ да нет, Судебник составлялся еще при Грозном. Невежа дьяк любое дело запута­ ет, умный вертит как хочет. Сенька умный был, но хватил лишку — били ослопьем, выслали. Ходил в гулящих — ухо оттопы­ рено, за голенищем известно что. Подбил человек десять, гулящие. А кто так бросил службу. Учинить решили: самовольно уйти из острога, обойти заставы, объявиться в сендухе, где никто еще не бывал — от ду­ ши, дерзко пограбить писаных. Особенно осторожно обходили острожек Пустой — в нем сидел вредный десятничешко Амос Власьев. Обошли. Он, Лисай, воров встре­ тил как раз за острожком. Путь, посчитал, общий, один бы так далеко не пошел. Че­ стно считал, идут. Сам воровских мыслей всегда был чужд, шел по наказной памяти енисейского воеводы князя Шаховского Семена Ивановича. Шел за травками, коие не произрастают по Енисею. Песка понял так, что тоже посланы воеводой. Государе­ во, получалось, дело. Шли. На Собачьей поставили зимовье. Крас­ ные лисы без испуга подходили к зимовью. Сенька Песок и Фимка, он и у них шел вожем, достигли стойбища писаных, взяли хорошего аманата. Тэгыр звали. Сидел в казенке, пел дикие песни, резал из дерева разнообразных болванчиков. Родимцы при­ ходили, тихо глядели в окошечко — в ка­ зенку никого не допускали. Вот столько принесете мехов — отпустим Тэгыра. Не принесете — убьем, Лисай потом стал ди­ виться: ясак берут невиданный, а в Якуцк с отписками людей не шлют. Почему? Ему и объяснили: меньше говори, а то тебя, го­ логоловый. бросим в сендухе без припаса и без собак! Требовали от него трав. Оби­ жали его. — А самоядь обижали? — И их обижали... — Жаловался. — Я тут совсем один. Сильно Фимку боялся, он среди них самый был строгий. Что не по нему, так и норовит в лоб ударить. Видно сразу — недобрый, недобрый человек. Да­ же Сенька Песок дивился на Фимку, че­ сал у себя за оттопыренным ухом: вот-де не серди нас, Фимка, и дикующих не сер­ ди. Дикующие на тебя обидятся, откочуют, с кого тогда возьмем ясак, а? И Пашка Ло­ скут, ноздри вывернутые, как у Гришки, тоже сердился — зачем-де так распускать руки? Лисай, вздрагивая, пугался чего-то, заглядывал в глаза Свешникова, чувство­ вал 8 нем передовщика, потом снова за­ глядывал в глаза, будто хотел за что-то сразу оправдаться. Поглядывая на Свешни­ кова, как бы и скрывая что-то. намекал, потом говорил уже открыто — это же он, Лисай, самолично хоронил Пашку, потому и в оторопь впал, когда увидел второго Лоскута — бесовски похожи. А писаные несли ясак, аманат Тэгыр тер­ пеливо резал в казенке разнообразных болванчиков. Лисая никто больше не таил­ ся, вслух, при нем, гадали — каким путем проще выходить к людям. Выходило, есть в Якуцке торговый человек, он скопом, никому не сказавшись, скупит мяхкую рух­ лядь. Этот же человек потайно поднимал воров. Лисай вставлял было: а заставы? Смеялись дерзко: что на заставах, не лю­ ди? Что, не нужон заставщикам лишний ха­ бар? Били Лисая, выставляли из зимовья. Он решился — бежал. Увел упряжку, ук­ рылся на уединенной речке. Уйдут, думал, вернусь. Небось, с собой не увезут избу. Сбивался. Начинал бормотать: — Зане... — бормотал, — всего сильнее бывает... чистая к богу молитва... и на не­ видимый враги... аки некая изощренная бритва... Вирши, объяснял. Воеводы енисейского, князя Шаховского вирши. Всего боялся. Воров, зверя, погоды, пи­ саных. Но никто к нему не пришел. Сенду- ха как вымерла. Осенью наземный туман, приходили волки, зарезали двух собак. С единственной собачкой шел по сендухе. Видел; человек лежит, пулей пищальной сорвано полчерепа. Одет как русский. Кто, не узнал. Видел: стойбище брошенное. Огонь не горит, груды шкур в плесени, на нартах помирает старуха. «У тебя что?» — спросил. «У меня смерть», — сказала. «Чего ж уставилась на меня?» Не ответила. Померла. Снежило. Пугался, не выйдет к зимовью. Вышел. За поваленным палисадом торчала из су­ гроба человеческая рука. Разгреб снег: Сенька Песок, главный из воров, В груди две стрелы. На крылечке — Пашка Лоскут. Привалился к косяку, ножом убит. Видно, дрались прямо в зимовье. А больше ни­ кого. И никакого нигде борошнишкэ. Весь тот великий ясак или писаные в возврат забрали, или вор Фимка унес. Мог связать плот, спуститься в низовья, выйти к олю- бенцам или к шоромбойским мужикам. Может, так и сделал. Он, Лисай, никого не искал. Больше жизни боялся: нагрянет вдруг тот Тэгыр со товарищи. Он ведь один, Лисай Кто его защитит? Но потом бросил думать. Нюмума, ослаб. Кружилась голова, стали сочиться десны. Пил свежую кровь. Забьет олешка и пьет кровь. Нашел мешок из налимьей кожи, в нем немного ржаной муки. «Блаженны милостивии, яко тии помиловани будут, а чемилостивии и жестокосердии вечных мук не избудут...» То ли снилось, то ли правда, приходила баба — Фимкина, писаная. А с ней шаман. Шаман сказал: время придет — народу в тундре станет много, а их, юкагирех, мало. Придут, сказал, купцы от бога и черта, холгуты затрубят на буграх, а халарчу, тун­ дру, затопит море. Но, может, и не при­ ходили, может, это ему такой глагол был с небес. Он сейчас не знает. В избе тем­ но, на небе огненный сполох. Придет но­ чью дед босоногий сендушный. ломится в дверь, задавил последнюю собачонку, Он, Лисай, перестал выходить из избы, олеш­ ки сбежали в тундру. Хорошо, повезло с холгутом — большой запас.