Сибирские огни № 007 - 1990

духу, кадке. Оделся, дверь за собой плот­ но прикрыл. — Ларька! Чего? — вырос, послушный. Борода бела от инея, капор заиндевел. — Покойно стоял? — Покойно. И то ладно... Иди... Печь растопишь, толкни Лисая. Как толкни? — удивился Ларька. — Как получится, — Так ушел Лисай. — Один?! — А с кем? — захлопал глазами-Ларька. — Взял олешка. — Куда? — А на полночь... Не так чего? — Ладно. Иди. Полночь — это не юг, подумал. На пол­ ночь далеко не уйдешь. Льды, запуржит, тяжко. Это только говорят, что там, на полночи, если якобы льды пройти, снова голомень, чистое море, а над морем зем­ ля в зелени. Герасим Цандин, кормщик опытный, из поморов, ходил далеко, льда­ ми затирало, несло в неведомое, а все равно там, на полночи, ничего нет, кроме тех льдов. И Лисай вернется. Но раздражился: хитер! Свел быка. Не дождался его, Свешникова. Удивился: какой он, носорукий? Вес его? Шерстист ли? Угрюм? Кидается на людей иль пасется смирно? Стоял на крылечке, вглядывался. Пепе­ лен полумрак. Будто во сне. Проснулся, а вновь будто во сне, и сон долог. Скорее бы солнышко. Ондуши на что черны, а и они возьмутся изумрудом, зеленью неж­ ной, соком с корней пойдут. Думал, сам теплея: зверя возьмем. Раз есть такой — возьмем. Замучаем, загоня­ ем, вгоним в одышку, сало спустит в бе­ гах, тогда, ослаблого, опутаем вервью. Цыкнул на сунувшуюся к ноге собаку. Тёшка такой была — ласкова. Подумал: Гришка Лоскут, нашел брата или потерял? Как считать? А Лисай? Убог, богат ли? Чего в сендухе сидел? Заметил для себя: посмотреть, побыть рядом со стариком. Кафтанов или Гришка все равно учинят расспрос, а кулаки у них тяжелые, тут лучше первым к тому присту­ пить. Ишь, ушел. Свел олешка. — Здоров ли? Как выманил,.. Гришка Лоскут, хмур, вы­ шел на крыльцо, поскреб в спутанной бо­ роде. Увидел: сер снег, ондуши черны, по­ скучнел сразу. Подумал; как выжил старик один? Подумал: почему Шохина ждал? Почему зовет его Фимкой? Стольник и воевода Пушкин строг. Нака­ зывал твердо: встретится незнаемое зимо­ вье, досматривать как воровское. Все смо­ треть — и сумы, и коробья. Понадобится, и одежу смотреть. А утаенную рухлядь иметь в казну беспощадно. Так не бывает, чтоб человек в богатой кукашке ходил, а в амбарчиках было пус­ то. Мысли смутные. Но они-то и смущают людей. Будто подслушав Свешникова, встрево­ женные, один за другим выходили на крыльцо казаки, переминались, опухшие от сновидений, присматривались: а что здесь? Но и радовались: идти никуда не нужно. Косой, скребясь, пожаловался: — И казенка пуста. Смердит той носору- чиной. Топтались на крылечке, посмеивались. Путь великий пройден. Переглядывались. С надеждой, но и робостью поднимали глаза — там что, в сендухе? Поеживались. Микуня, хватаясь за столбик, жаловался совсем как слепой: — Вижу вот — люди. А кто? Нетерпение. Луна выходила — вспыхивали снега. Зай­ дет — все тускнеет, меркнет. — Он, что ли? Всматривались напряженно, Издали, от берега, впрямь торопился Лисай. Оленный бык смирно, как собака, нес сумы. Они топырились. Микуня крикнул: — Здоров ли? Помяс мелко перекрестился, глянул с испугом. Похлопал рукой по сырой суме: — Вот ведь... Мясо... Собачкам... — Ну? Носоручина? — Все она, — Чего не будил? — Жалел... Жалко... Ты сладко спал... Как робенок... — «Робенок!» — совсем рассердился Свешников.— Вот и пойдешь снова. Пря­ мо сейчас пойдешь! Не глядя на примолкших казаков, не слушая Лисая — зачем-де снова идти? — крикнул Гришке готовить собак. Нетерпение жгло: видеть зверя! А собаки как чувствовали, с места в раз­ бег. Старик, вцепившись в нартенную дугу, оглядывался, шалел от скорости, тряс бо­ родой, все порывался крикнуть что-то. А мимо — курул, кресты под ондушей. Свеш­ ников гнал упряжку к реке, по свежему следу. Собачья — ледяная, страшная, ле­ жала за обрывом, виден был дальний край, весь курился в сырых местах над промоинами. А на низкой лиственнице — орел. Дряхл. Поворачивал голову в профиль, смотрел, не моргая, круглым бельмастым глазом. Так же быстро поворачивал голо­ ву, смотрел другим. Прямо двуглавый! — опешил Степан. — Утверждается государство! Подумал: а где предел? Вот идем, идем, а где предел у державы? Вспомнил Семейку: может, он достигнет предела? Или Мишка Стадухин... Тот тоже не остановится... Веселея, крикнул старику: — Река как ворочается? На полночь? В стороны? Есть пороги на ней? Пройдет морской коч? — Большая река,— покивал Лисай.— Течет все больше на полночь. — Писаные где? — крикнул. Ткнул ку­ лаком в бок замешкавшегося старика.— Я, Лисай, тут теперь вроде приказчика. И зи­ мовье ваше теперь мое. Строили воры, служить будет нам. Мне говори изначаль­ ную правду. — Так, так... — согласно кивал Лисай. — А чего ж молчишь? — Ушли... — выдавил. — Зимой уходят всегда... К реке потянутся летом... Там у реки ветерок, гнус сдувает...