Сибирские огни № 007 - 1990
Покачал головой. Чего им, ворам, сидеть по сию в сенду- хе? Чего он, вор, поползет в урасу? Смущенье в казаках. Питухин и тот оглядывается, сабельку стал подвешивать к поясу. Кафтанов осто рожен, зло идет. Елфимка — с надеждой. Раз пять спрашивали — не время ль пере ходить Собачью? Тут берега широкие, толь ко носорукому и пастись. Свешников ждал. Снег. Раскоряченные ондуши. Нет, еще хоть версту. Река здесь сырая — нарты прихватит. Еще версту... Дал знак. Первым перешел реку Гришка. Споро провел собак, коричневый олешек сам по бежал за ними. Вот увидели — нарта уже на подъеме. Гришка машет рукой: свобод но! Так все прошли. Река теперь темнела со стороны России, а десную лежал незнаемый край. Прикинул про себя: увидим бугор, под ним, близко к берегу, и стан будет. Но крикнул впереди Кафтанов: — Изба! Сразу не поняли. Решили: Федька об урасах. Решили, увидел Федька стойбище писаных. Хватали оружие, запруживали нарты. Но Федька залег на увале, повтор но крикнул: — Изба! Оставив аргиш на Митьку Михайлова, Свешников с Лоскутом, сторожась, но бы стро, нагнали Кафтанова, прилегли рядом в снег. Опешили: впрямь изба. Угол срублен в лапу, крыша плоская. А перед избой палисад. Местами уже зава лился, но все равно палисад, и ставили его для защиты. А над крышей — труба. Ко роткая, пеньком, сложена из камней. И ды мом тянуло — сладким, ласковым. Щекой бы прижаться к теплому камню! Гришка шепнул, кругля глаза: — Кресты... Видишь? Правда, в отдалении — два креста. Пос тавлены в наклон, а, может, сами накло нились, кто знает. А за крестами недалеко курульчик — лабазик такой на сваях, чтоб зверь в нем не баловал. Вот пришли... А куда? Может, Шохин знал, так ведь Шохина не спросишь... Одно радовало Свешникова: вот изба готовая, просторная, не надо бу дет спину ломать. Подтолкнул Кафтанова, тот споро сполз вниз, укрывшись за сохра нившимся палисадом, крикнул: — Эй! Есть кто хрещеный? Даже эхо не отозвалось. Кафтанов изу мился: — Съели, что ли, людишек? — Не всех, — оскалился Лоскут. — Зачем так думаешь? Лоскут ткнул варегой вверх на трубу: дым... Скинув лыжи (аргиш остался пока за ува лом), Свешников и Лоскут, сторожась, пе ребежали под палисад. Изба мутно смо- тоела на них крошечным окошечком. То ли льдинка там, то ли пузырь натянут. Не успели рассмотреть, замерли. На заснеженное крылечко, придержи ваясь рукой за поясницу, постанывая, вы брался согбенный странный человек. На ногах сапоги, на плечах кукашка из дым- ленных собольих пластин. Голова совсем голая. Вот весь утопал в богатом меху, а голова босая. — Чего оделся так? — шепнул Кафтанов, — Ишь, на много рублев оделся! — Плачу же и рыдаю, — пришептывал гологоловый, облысевший, — и горькими слезами землю омакаю... — Чего он? — еще больше удивился Кафтанов. — Дикует, — догадался Лоскут. И крик нул. — Дикуешь?! Человек в мехах замер. «Чур меня! Чур!» Порскнул в избу, как диковинный хорь, но тут же вывалился наружу, вопя непо нятное: — Англу! Англу! (Русские!). — Ты што? — испугался Кафтанов. Присев на корточки, старик замер, уста вился слезящимися глазами на Гришку, изу мился: — Ты? Ты пришел? — Торопясь, путая слова русские и самоедские, кричал: — Лисай я, Лисай! Помяс я! Травник знающий! Вот сижу, говорю себе — все одно конец! Сам себе говорю и говорю — конец мне! — таращился в изумлении на Лоскута. — Ты? — Затрясся вдруг, отступил от Гриш ки. — Чудны дела твои, господи! Я ж тебя схоронил!... — Как схоронил? — Торопясь... В суете... — крестился Ли сай. Кафтанов заржал: — Не соглашайся, Гришка! — Молчи! — Гришка ухватил старика за грудь, за богатые меха. — Брат у меня был Похож на меня. Что с ним? Лисай трясся, показывая красные десна: — Ножами... Набежали кругом... — Выр вался. Крикнул: — Фимка где? — Это кто? — насторожился Кафтанов. — Такой? — догадливо сдвинул ладонью лоб, страшно подергал веком. — Он! — Зарезали, — благодушно махнул Каф танов. Оттолкнул старика. — Один жи вешь? — Первым шагнул в избу. Дивились. В печи, грубо выложенной из камня, огонь. Незнакомым несло из казенки, но изба обжита — стол под окном, три ска мьи. Под матицей пучки сухих трав, грязь висючая, мохнатая, будто бархат. Густо не сло от котла, булькавшего на малом огне. Свешников потянул с головы шапку. Те перь — пришли! Может, и воры ладили избу, это все рав но. Ворам служила, послужит и государе вым людям. Покосился на старика. Христофора, Фим- ку, выходит, ждал... Схоронил Пашку Лос кута... Значит, впрямь прошелся здесь тот Песок, и был он связан не с кем-то, а с Шохиным. Кивнул Кафтанову: зови каза ков. Гришке шепнул: — Не трожь Лисая... пока. Еще разбе ремся. Гришка угрюмо промолчал. Смотрел тя жело на старика, а тот бормотал, прива лясь к стене, прикрыв подпухшие глаза: — Милуючи господь бог... насылает на нас... таковы скорби и напасти.»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2