Сибирские огни № 007 - 1990
«Дойдешь хоть в одну-то сторону?» «В одну дойду». Сын боярский Вторко Катаев хмыкнул. Решил, видно: надеется Микуня на Цан- дина, надеется вернуться на коче. В то ропливости сборов (с вожем лишь не то ропился) махнул рукой: «Иди!» От последнего зимовья, в котором ос тался занемогший сын боярский, ни следа уже не встретили, ни человека Дважды вступали в наледи, не обойдешь. Выпи рало воду в мороз из-подо льда, гнало поверху. Что-то ухало, булькало в глуби не, шли, не проявляя к тому любопытст ва, Уледницы обмерзали, схватывались ледяным хрупким чулком, но хуже всего были ночные караулы. Пусто. Луна. Белка прыгнет на ветку, осыплет вниз сухой снег. В урасах храпят казаки. От кого хорониться? Христофор, может, знает? , Над головой разгул — пламя, стрелы. Вож, дергая красным веком, бороду забирая в кулак, объяснял в урасе: спо лохи — это юкагире шалят. Это все они — рожи писаные. Путал: писаных так много, что когда зажгут костры, освещается все небо. Птица белая полетит над кострами, в сендухе объявляется вся черная от клюва до хвоста. У писаных, пугал (казаки, невольно за мирали), по щекам, по лбу, по шее, а, может, и ниже — полоски, точки, кру жочки цветные, потому и прозваны пи саными. Кто разрисовывает самоядь, он точно не знает, но известно — разрисо ваны. А ядь писаных — мясо оленье да ры ба. Невелики ростом, носы малы, плоско- видны (косился на Гришку Лоскута), а из луков стрелять горазды — одной стрелой берут соболя. У иных, пугал, из носу со сульки. Зимой сосульки растут и тогда такой человек спит, а весной те сосуль ки тают — просыпается. Ураса заснежена, под пологом копит ся дым, опускается, ест глаза. С подвет ренной стороны в снегу взвизгивают зо сне собачки, олень в тишине мэкнет, — глушь. А вож пугает. Казаки кто как. Кто перекрестится, кто сплюнет. Федька Кафтанов придвинется ближе к огню, переглянется непременно с друж ками — с Косым да с Ларькой. Ему пи саные в интерес. С писаных можно взять ясак, запастись хорошо мяхкой рух лядью. А вот Микуня пугался: — Куда же идем? Съедят! — А зверя кто приведет? — Свешни ков. — Так и поймаем того зверя, как его, большого, стеречь? — Это так. Носорукого на чепи сереб ряной не удержишь,— подмигивал не хорошо Косой.— Может, на верви? А, Микуня? — Нет. Я не удержу,— простодушно пугался Микуня. — Не дело шутить,— тоже придви гался к огню Свешников.— Ты, Христо фор, исходил сендуху. Встречал носору кого? Вож отворачивал глаза: — Сам не встречал... Писаные его знают... Нам сперва писаные нужны... По-своему зовут зверя... Одни — холгут, другие — турхукэнни... — Это как? — запоминал Свешников неслыханные слова. — Вроде как корова. Земляная коро ва. — Почему корова? Христофор пожимал плечами. Казаки тоже переглядывались. Всякое видали, кое-кто добирался до самых чюхчей, ко лол морского зверя. Тоже ни на что не похоже, но чтобы холгут там или турху- КЭНН1И... Качали головами. Христофор пугале видел в сендухе след В ширину — аршин. Рядом груда поме та Редок тот зверь. Может, в тундру по пал еще при потопе — занесло водой. А может, как тот древний зверь Индер, взялся однажды перепить Лену с прито ками, да вот лопнул, засорил тундру костьми. Намекал: прежде надо выйти на писа ных. Они-де укажут след. Получалось: пугал писаными, а вел на них. Степку Капралова, промышленника, слышали небось, холгут метал в сендухе через бугор Булгуннях — есть такие ле дяные бугры. Степка в тундру больше не ходит. А юкагирские князцы впрямую похваляются: шаманы у них всегда ката ются на носоруком. Свешникое задумь«вался. В Якуцке в квасной избе можно услы шать и не такое. Но кость носоручью, правда, сам держал в руках. Толста, темна, благородна. В сендухе ее подбе решь, оставишь голую землю, а явишься через год — кость опять везде, будто проросла сквозь землю. Присматривался к казакам. Ватага неровная. Набирай людей сам, не взял бы Микуню Мочулина — подсле поват, слаб, хорошо, если прямь дойдет хоть в одну сторону. Не взял бы Каф- танова — жаден Сам себе на уме Видел тот пенек, ссеченный железом, а умол чал, толкнул только Косого, вроде как для них знак. Что за знак? Неровная ватага... Один ушел от греха, другой к греху тянется Кафтанову меха нужны: заведет скобяную лавку Сам го ворил, есть кузнец ча примете, не с Руси же везти товар. Косой томится: от вин ных дел отлучили. Еще недавно, при Ми хаиле Федоровиче, за винную да табаш- ную провинность били кнутом в смерть, Косой легко отделался — выслан Поя вятся соболя, все одно — спустит в лав ке Лучки Подзорова. Тот торговый чело век сметлив, тайно держит в лавке вино. Гришку бы Лоскута взял Гришка, похоже, всегда скучал поко ем. Как парус на мачте-щёгле, полон со бой лишь в бурю Глаза круглые, всегда настороже и насмешливы. Ноздри вы вернуты, глубоко можно заглянуть. Но на него, на Гришку, крикнуто в Якуцке го сударево слово: он самого воеводу Пуш кина в бунте казачьем брал за груди Ум есть, благоразумия ни на полушку В Москве на его глазах пьяные зарезали его отца, В драке искалечил двоих, по-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2