Сибирские огни № 007 - 1990

Лукьян не показал открытку жене. И посмеялся над обоими: сами вы стеклянные — выдумываете разное. Похлопал себя по жи­ воту — хорошему, упругому бугру: вот он какой! прогло­ чу — и рассказ ваш переварит... в целлюлозу! Но вдруг взгляд скользнул по дивану: а директор-то как ле­ жал, так и лежит. Натуральный, не стеклянный. Лишь сорвана пор­ тьера. И вроде усмехается: проснулся-таки! Но у него (не чертов­ щина ль?), как у змея из сказки, три головы! Боже святый! Недав­ ний властитель государства № 49 дрогнул. Пятясь, быстро улизнул из кабинета. На улице потеплело. Падал густой снег. Точно такой снег валил накануне их свадьбы. Они, хмельные, бродили всю ночь по городу. Карина пела ему о попугае, о любви, рассказывала о королях и им­ ператорах. И не забывала добавить, что он, Лукьян, самый лучший из них. И вот он остался один. Ноги его совершенно не шли. Да и куда было идти? Остановился у галереи, лениво подумал: поезд подойдет сюда... Вспомнилась фраза из открытки: брось свою Додоновку — погибнешь в ней. А он, Лукьян, хочет вернуть ее сюда. Он, Лукьян, губит ее, талантливую. Нет, не зря, наверно, написал незнакомый человек, чувствуется в нем заботливый отец. — Но я же не могу без нее! Что без нее? — закричал он вслух и этому снегу, который напомнил предсвадебную ночь, и этой эста­ каде, где еще недавно работала его Карина, и тому неизвестному пи­ сателю, посмевшему дать страшный совет, и всему свету, осиротив­ шему его. А снег валил, оттеняя его безысходное одиночество. Эста­ када, непреклонная, дивящая, молча возвышалась над ним. И свет был глух к его боли. Тогда Лукьян закричал еще раз, скорее уже для того, чтобы услышать свой голос: — Она вернется... Скажу — и вер­ нется... Только писатель, и ненавистный, и понравившийся, спорил с ним, укоряя без конца; что ты дал ей? кроме мук, боли? что ты можешь дать ей? кроме мук, боли? Лукьян взроптал даже: сунул руку в карман, смял, стиснул в кулаке открытку, точно дорвался до самого писателя. А тот продолжал свое: ты вот так и ее раздавишь... как эту бумажку — и пропал талант! Лукьян сел на рельс, уткнулся в ладони, словно собирался умываться. И вдруг заревел, как накануне, когда мальчишки обма­ нули его, что Кара умерла. Но теперь он больше оплакивал все свое беспутное прошлое, оплакивал самого себя. Напряженно, так что звенело в ушах, кричал паровоз. Лукьян повелительно махнул ру­ кой : дави, не ори! И тотчас же его сильно толкнуло в плечо. Что-то застучало, забило перед лицом в барабан, вроде б дразня: ну, догнал, догнал? И засмеялось, торжествуя над ним. Он, забываясь под этот оглушительный грохот барабана, подумал с досадой: опять боро­ датый хрен, этот Жагуна, шутит! ...Генка сбил ногу, когда они еще не дошли до шахты. Генка снял валенок, а Кара перевязала натертое место платком. Они, склонившись, надевали лыжи, когда наверху, по насыпи, с криком пробежал Лукьян. Кара вздохнула и ничего не сказала. Генка тоже вздохнул и тоже ничего не сказал. Навалившись грудью на палки, Кара словно раздумывала: идти ли дальше? или остаться? Позади, на горе, пылал дом. Маленькие, темные фигурки людей сновали воз­ ле. Пошел снег. Кара вмиг стала белой. Генка, тронув ее, сказал: — Пойдем, а то я замерз. — В это время привозят товарняк. Может, уедем на паровозе? — Лучше б идти,— Генка чего-то боялся. Они еще стояли. Генка чего-то сказал: — Я тебя отряхну. Ты стала совсем снежной. Она не согласилась: