Сибирские огни № 007 - 1990

бора. Положив голый подбородок на штакетину, ласково-вкрадчивым голосом молвил: — Соломкой бы палить, робята, соломкой. — Нич-чо-о, отец, мы люди современные. Технику любим. Вон как она жжет. Гы-гы... — Так-то оно так, но запашок оставит. Запашок! Постоял, поговорил и, словно душу отвел, поковылял дальше, со­ общив с радостным прищуром: — Тожеть на колотье'тороплюсь. — Да, поди, забыл, отец, как и резать? — подначивая, крикнул ему вдогонку Лукьян. Старик остановился: — Я-то забыл? Аль мало резывал? — Горло резал, небось? — Зачем? Под левую и... — вновь прищурился, а большим пальцем, лихо заломленным, ткнул вверх и засветился, как ребенок в большой радости — вот так, мол! Он собрался было идти дальше, но Лукьян продолжал насмешничать: — Да под какую ногу-то? Переднюю, заднюю? — Ну, коль умен, можно и под заднюю — по-современному. А мы... Нам больше самим под заднюю давали. Не доводилось полу­ чать, молод? О, робята! — Старик довольно резво пнул снежный ком и развел руки — вот, мол, как оно бывало! Лукьян отхватил ножом опаленное, зажаренное ухо. — Отец, угостись печеньем. — Это можно... Печенье — что ты! Вернулся, они разрезали ухо пополам и, хрумкая, смаковали: как, не пережег? вроде бы нет — в самый раз. Генка, получив лампу, прежде чем направить сопло на тушу, какое-то время еще смотрел на них, усмехаясь: нашли печенье! Но вот увлекся новым, невиданным занятием. Трещит щетина, сверты­ вается узелками, и они сгорают. Под оранжевым пламенем на ого­ ленной коже вздуваются и лопаются пузырьки. Словно дождь идет. Кожа стягивается, буреет и становится как печеная, поскобленная картошка. Туша полнеет, полнеет, вроде б ее кто-то накачивает из нут­ ра воздухом. Но вдруг пламя лизнуло маленький еще розовый сосок. Кожица на животе нежная, белая. Сжалась и втянула этот волшебный бугорок в себя. У Генки дрогнуло сердце, будто он прижег живую грудь. И в глазах даже зарябило. В минутной растерянности, видно, поднял бензинку, не глядя. Обжег себе руку, охнул. Это было кстати. Он не мог палить дальше. И признаться не мог в этом. Теперь была причина. Он отбросил лампу. К ней подскочил напуганный Лукьян, схватил: — Ты что, она же взорваться может! — и только потом, когда пришел в себя, спросил: — Сильно обжегся?— посмотрел, заключил: — Ерунда, заживет до свадьбы. Гы-гы... Мне вот оттяпать руку хотели перед свадьбой — не дался. И сошло. Старик тоже кричал: — Посморкайся, посморкайся... На рану прям, да и помажь — лучше всех лекарствий! Генка отошел в сторону, бледный, растерянный, расстроенный. Старик, уходя, все продолжал кричать, настаивая, чтоб он послушал­ ся. Из дома выскочила Кара, завздыхала: да как же ты? Ничего страшного не было. Генку забинтовали. Лукьян, не отры­ вая взгляда от пламени, попросил: — Ты б мне горку полил, чтоб она подмерзла. Кара, услыхав это, запротестовала: — Зачем это? Мало тут воды надо? Что, на коньках надумал кататься? — Гы-гы-гы, — похохатывал он. — Историю стали забывать, гражданка Тузова. Слыхали про Волочаевку? Сопка есть такая на Дальнем Востоке. Японцы ее подмораживали...