Сибирские огни № 007 - 1990
рячеи оатарее, он взял кузовок и направился домой. Тоска так нава лилась на него, что он, проходя мимо магазина, подвернул к доске «Во весь голос» и углем начертил единичку. ...Чуть свет Иван постучался к Карине: Разреши, Алексеевна, позвонить. Глаз за ночь не сомкнул. И привычное дело, кажися, дите не первое, а вот поди ты... Протопал тяжелыми сапожищами в комнату. На руке — плетка, постоянный его спутник. Попросил больницу и, пока где-то на ком мутаторе соединяли, с волнением утирал помятой фуражкой потное взволнованное лицо. Рука его дрожала, и кончик хлыста постукивал по ножке стола. Но вот его соединили с больницей. Иван справился о жене. Глаза просияли, он сам как-то вскинулся вдруг, словно у него выросли крылья, и крикнул: Сы-ын! Пять семьсот. Богатырь, Муром! Он обернулся, гордые отцовские глаза остановились на Карине: слышишь? пять семьсот! разве не богатырь народился? Кара улыб нулась ему и спросила: — Сама-то она как, здорова ль? Иван, словно очнувшись, закричал снова в трубку: — Теперь про жену доложите. Ему почему-то не ответили. Он, возбужденный радостной вестью, продолжал кричать : — Эй, сестрички! Я вас на крестины приглашу. Ну? Имайте на слове. Так что моя Христя? И вдруг зазаикался, стараясь переспросить, но слово так и не сорвалось с онемевшего языка. Рука, державшая трубку, как при пос леднем вздохе человека, упала, и трубка звякнула о пол. Он сел на стул и бессмысленными глазами уставился на еще не беленную, начав шую трескаться штукатурку. Потом вдруг сорвался с места, схватил аппарат и, тряся его перед собой, закричал, как в микрофон: — Больницу мне! Город! Больницу!.. Но через минуту бросил телефон, снова опустился на стул и, об хватив голову руками, заревел по-бабьи, с приговором: — Нет Христи, заре-за-ли-и-и... Да что же я те-пе-ерь один сдела-аю-у... Глава тридцать третья В первом часу пополудни к додоновской больнице, взвизгнув, подкатила белоснежная «Волга» с оленем на радиаторе. Щелкнула дверца, и к крыльцу, проворно перебирая ногами, заспешил рыхлый, но еще довольно молодой мужчина. Одет он был в легкую из искус ственного меха доху. На крыльцо поднялся с таким видом, будто не только встречавшим, уже давно поджидавшим его, но даже самим стенам хотел бросить упрек: что, отличились? Он обошел Доминика Борисовича, постаревшего, взъерошенного. Лишь мельком взглянул на его халат, окровавленный, как у мясника. Мужчина, это был Иванец-Подольский, заведующий горздравот- делом, прошел в кабинет главврача, скинул с себя доху и сел за стол. За ним следом вошли около десятка человек в халатах. Больше все женщины. Он, поправив большие очки в роговой оправе, оглядел соб равшихся и протянул: — Н-ну!... Правая бровь его поднялась вверх, переломилась, оттеняя то не годование, которое выражали глаза : как же вы могли? Себя он к ви новным не причислял. Он уже забыл, что лично сам направил сюда — подальше от глаз! — хирурга-алкоголика. Мало того, назначил глав ным врачом, то есть развязал ему руки: пей, голубчик, там, сколько твоя душа примет! За последние два года было немало писем, жалоб, но как-то все руки не доходили разобраться. Хотя... что разбираться! И без того все ясно: человек д е г р а д и р у е т не по дням, а по чаеам, и его надо снимать.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2