Сибирские огни № 007 - 1990
лесу, железа привезу с шахты —пусть строит, а то выиграю машину, куда ее, дорогую, ставить? По тому, сколько вертится крылатка, бражка бывает часовой («Лялей без поцелуя»), двухчасовой («Лялей с поцелуем»), У Алек сандра Демьяныча никак не хватает терпенья дождаться Лялю с по целуем. А Ляля без поцелуя очень капризная — бурчит в брюхе, до браживает, беспокоит. Пока сладкая приятность ударит в голову, сколько с ней мук примешь! Когда ж наступает этот миг, у Алексан дра Демьяновича появляется желание исполнить свою любимую пес ню : п о с л е в е д р ы ш к а к н е н а с т ь ю т я а - а ж е л е н ь к о п р и в ы к а - а т ь... В тот день, как свершиться перевороту, с песней пришли к Пун- делю боевые мысли: а не пора ли атаковать постояльца? время... я ж упускаю время! Взяв свою неизменную поварешку, которой доставал из машины Лялю без поцелуя, Александр Демьяныч занял очень удобную позицию как для наступления, так и для возможной оборо ны — новое крыльцо. С флангов его надежно прикрывали перила. Тыл — стена — совершенно безопасен, а сверху недурно просматри вался весь укрепрайон противника — верстак со множеством разнооб разного оружия, баня, которую постоялец приводил в готовность № 1. Что говорить, силы, конечно, неравные — поварешка и топор... Только внезапность могла помочь выиграть сражение. И Александр Демьянович терпеливо выжидал подходящий момент. Но Марфа Ар сентьевна, союзница постояльца, бдительно несла вахту. — Вышел, выглянул, соловушко? — сказала она.—Знаем, как поют песни. Ступай, Шурик, домой. Машина там у тебя крутится. Однако Пундель не тронулся с места и продолжал глядеть на черную загоревшую спину постояльца: как бы к ней пристала пова решка! — Иди, по-хорошему говорю! — повысила голос Марфа Арсен тьевна и тотчас же ласковым голоском обратилась к постояльцу: — Подай-ка, Ваня, дрючок, что покрепче... В ограду вошла дочка Марфена. С букетом! Никак, в городе бы ла умница. Цветы —все до одного гладиолусы. Рублей на семь —это ж тридцать лотереек почти можно было обрести! А постоялец обрадо вался, взял букет у Марфены и, заикаясь от смущения, проговорил: — Вот, хозяюшка, возьми... С д-днем р-рожденья тебя! — Мне-е?! — удивилась Марфа Арсентьевна.— Зачем же сме яться? Мне цветы... Шуточки ни к чему, а то ведь... — В-вам, в-вам, от чистого сердца,— поспешно оборвал ее посто ялец, заикаясь еще пуще прежнего. Теперь Марфа Арсентьевна схва тила букет так, будто то был ребенок, по которому она давно истос ковалась. Обняла, прижала к груди и уронила лицо в цветущую про хладу — прямо-таки идиллия! Александр Демьяныч ошалел. И пова решку выронил: чтоб на его Марфу обзарились? до букетов! —да это никогда в мысли не приходило Пунделю. Он, отравленный оконча тельно, обежал вокруг постояльца, говоря: — Как ты смеешь, арестант? Ты, ноль без палочки? —обежав, бросился в избу. Вернулся с пузырьком чернил, обдал цветы, а заод но и Марфу.— Вот твой букет, вот... Глядя на пятнистые цветы, на залитое платье, Марфа Арсентьев на разрыдалась. Да так, будто это была и не Марфа вовсе, какой знал ее Пундель, а сама невинность. После таких слез обязательно должна была последовать нежелательная реакция. И глава семейства, захва тив стиральную машину, скрылся в крепости — в стайке, где жил хряк Борька. — Разнюнилась о цветочках... Эка невидаль! Мне ведомости за ливали,—бурчал он, приспосабливая провод машины к патрону. —Обо мне еще слезы прольешь... Упрашивать станешь: вернись, Шурик...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2