Сибирские огни № 007 - 1990

крестьянской озлобленностью на него (на город). В его вещах нередки страни­ цы, насыщенные этой злобой, страницы, стянутые узостью крестьянского круго­ зора. В городе Каргополов научился мно­ гому, научился говорить «разные город­ ские слова» и очень этому последнему обстоятельству обрадовался. Словами он захлебывался, словами играет, кокетни­ чает. В «Зеленом трясе» партизан, а в «Повести полей» финагент бьют ворон без всякой нужды, бьют потому, что умеют это делать без промаха. Каргопо­ лов поступает по примеру этих своих ге­ роев — он засыпает читателя словами потому только, что он их знает. Он за­ бывает подумать об интересах читателя... (может быть, ему все это давно извест­ но?). Читатель часто тонет в водянистых потоках его страниц, но иногда словес­ ная вода писателя крепнет до густоты из­ весткового раствора, делается горькой и едкой. Отрывок из романа «Под голубым потолком» написан именно так. Пусть отрывок в целом недостаточно художе­ ственно убедителен, но отдельные его места больно и верно бьют в цель. А. К. Воронский, прочитав одну из по­ вестей Каргополова, говорил ему: «Не пойму, что это у вас такое — реализм, не реализм... не пойму...» Можно ответить Воронскому: в пове­ стях Каргополова советская действитель­ ность. На самом деле, что может быть причудливее, невероятнее нашей дейст­ вительности? Идешь по улице, видишь колонны пионеров, комсомольцев, вой­ дешь в какое-нибудь учреждение и рука­ ми разведешь — какой век, какая власть? Совработники тут сидят или гоголевские Акакии Акакиевичи? Вот уж, верно, то­ варищ Воронский,— не понять... Каргополов на верной дороге. Он не сделался советским бюрократом, он со­ хранил зоркость глаза человека из по­ лей. Теперь ему нужно только преодо­ леть свою техническую малограмотность и изжить крестьянскую узость в подходе к городу, в оценке роли города в рево­ люции и т. п. Ему нужно всю испепеля­ ющую силу мужичьей ненависти перене­ сти лишь на тех работников города, же­ лудки и мозги которых загнили от жир­ ной пищи, провоняли от постоянного пре­ бывания на теплых местах и местечках. Сейчас же в вещах Каргополова — пи- сателя-коммуниста — кажется стран­ ным огульное шельмование города и яв­ ное сочувствие деревне. Сейчас в его го­ родских вещах лучшие страницы пока посвящены крестьянам. Крестьян он да­ ет хорошо и сочувствует им не только на «суше, но и на море». Я позволю себе привести отрывок из одной вещи писа­ теля, которая в черновом виде была в редакции год тому назад и над которой он сейчас работает. Извиняюсь за его «длинность», но по нему можно судить о Каргополове, в нем Каргополов со всеми своими симпатиями и антипатиями: «Ходоки из деревни были в земотделе, где кто-то в черной тужурке по столам разостлал «географию», водил пальцем и все бунчал под нос: — Не разыщем мы ваших владений. Не разыщем мы ваших земель. Послед­ ние карты были усланы в центр, а те­ перь и не разыщем ваших владений. Рыжеволосый мужик, с бородой в сноп и на правом ухе с серьгой, толковал: — Пашни наши под боком. Снят там столб-то, и яму зарыли, и наши пашни отняли. Ищи, говорят, грань. А был ста­ рик у нас, и он знал грань. Но он-то ог­ лох, и как ни кричи — не докричишь, где грань проходила. Вот мы тут и ре­ шили. Тужурка попела, попела, побунчала над картами, и в шкаф их, и ходокам: — Не разыщем мы ваших владений. Ходоки из коридора в коридор, из уч­ реждения в учреждение, и на углу одной улицы, у фотографии, по нужде своей остановились и оплескали витрину с пор­ третами, и в особенности самый большой портрет, на котором сидел человек с рас­ чесом волос на голове и с мягкой бород­ кой. Фотограф чуть ума не лишился, а мужики стыдливо отвертывали головы. Фотограф нырял около витрины и таин­ ственно: — Нестриженые хари. А кто тут снят? Кто сидит тут? Мужики подули, подули так впе­ ред себя и боком прошли в губком, а там в кабинет к Роликову, и истинно убедились, что на карточке в витрине тот самый и есть. И рыжий мужик бо­ ком сел на стульчик, и толково изложил насчет столба, и грани, и старика, умол­ чав, конечно, о портрете. Роликов закрыл все двери, придвинул стулья к столу и так простенько, с за­ кидыванием повел речь, и мужики рас­ ступились и кое-что выболтали. Роли­ ков успокоил их насчет грани, столба и даже сказал — хорошо б старику тому сделать операцию, ведь медицина изле­ чивает и не таких, и что он сам когда- то обучался этому искусству. Роликов позвонил на квартиру, потом с запиской послал курьера к себе на квартиру и упросил мужиков пойти к нему на чай. Мужики давнули дух свой, согласились. И когда шли мимо фотографии, отвер­ нули головы и говорили о вышине по­ жарной каланчи. Роликов взглянул на витрину и видел, что его портрет оплес­ кан, и подумал: не собаки ли это и, на­ верно, это потому, что витрина низка. Мужики, когда прошли фотографию, озирались, и им вслед фотограф рычал и казал кулаки. В гостиной Роликова — ни кресел, ни шкафов — простые венские стулья и го­ лый стол. Курносый мужик — веки глаз пухлы — веньгучей породы пил чай и одним глазом в потолок, другим под стол. Товарищ Роликов вводил ходоков в курс международных событий: читал им газетную информацию и на географиче­ ской карте, повешенной на стене, каран­ дашиком отмечал:— «Здесь вот социаль­ ная революция рвет узы. Здесь вот клас­ совый антагонизм в зените. Здесь вот тронулся лед. А здесь — конъюнктура рынка колеблется». Ходоки слушали, прикусывая сахар, и тот, что с серьгой, мотал волосами, же­ вал бороду и силился что-то понять, когда понимал, то подмаргивал и подда