Сибирские огни № 007 - 1990

на» говорят о чем угодно, только не о ходе войны, не о предстоящих боях», что герой повести «Сибиряки» генерал Верхозин «пре­ дается воспоминаниям юности». Чтобы представить себе, как критика тех лет понимала современность темы, до­ статочно привести такой факт. В. Вихлян- цев в статье «Заметки о прозе 1948 г.», указывая на то, какую восстановительную и созидательную работу ведет советский народ и как много значительного происхо­ дит в сегодняшней жизни, пишет: «А в по­ давляющей части произведений наших про­ заиков все еще только воюют с немцами, трудятся для фронта и в лучшем случае возвращаются с войны». Надо ли напоминать, что художествен­ ная форма произведений прозы, язык и стиль писателей такую критику не интере­ совали. Им отводилось для приличия не­ сколько строк в заключительной части ре­ цензий. Вот как, например, охарактеризо­ ваны художественные особенности романа К. Седых в рецензии П. Фатеева: «Произ­ ведение написано настоящим литературным языком, ярко, образно. Но в авторской ре­ чи изредка встречаются областные слова и неудачные выражения». Скуд­ ность и примитивность характеристики свидетельствуют не о дилетантизме, а именно о второстепенности этой задачи для автора рецензии. Причудливость развития критики после­ военных лет, о которой писал В. Померан­ цев, наверное, ярче всего проявлялась в ее метаниях из одной крайности в другую, в кампанейщине. 7 августа 1949 г. газета «Правда» высту­ пила с передовой статьей «За высокую идейность и художественное мастерство», где, в частности, говорилось: «Ограничи­ ваясь простым изложением содержания разбираемого произведения и указанием на его идейную направленность, критики часто игнорируют проблемы художествен­ ного мастерства». Выступление своевремен­ ное, ибо в результате предыдущих поста­ новлений по идеологическим вопросам критика, действительно, почти полностью забыла о художественной стороне произве­ дений. И вот, словно спохватившись, жур­ нал «Сибирские огни» начинает кампанию за повышение художественного уровня ли­ тературы. В четвертом номере за 1949 г. публикуется редакционная статья, в кото­ рой вдруг в центре внимания оказываются вопросы языка, сюжета, композиции, пси. хологической достоверности характеров и даже музыкальная сторона стихов. Прозву­ чала критика в адрес художественных не­ совершенств произведений таких писателей, как А. Коптелов, С. Кожевников, А. Смер­ дов, С. Сартаков,—основных авторов жур­ нала, членов его редколлегии. А ведь толь­ ко что, во втором номере «Сибирских ог­ ней» за тот же год, повесть С. Сартакова «Плот идет на Север» брали под защиту от эстетско-формалистической критики космо­ политов Ф. Левина и 3. Шатрова. И вот ту же повесть С. Сартакова критикуют за «не­ достаточно строгую, взыскательную работу над языком, композицией и образами». Так же вдруг всем критикам стали очевидны и недостатки романа С. Бабаевского «Кава­ лер золотой звезды». Кампанейщина, открывавшая зеленую улицу самой махровой демагогии, грубый административный нажим, оказываемый на журнал и его критико-библиографический отдел, и явились подлинной причиной тех казусов журнальной критики, с которыми мы познакомились выше. Они же стали решающим фактором, определившим уро­ вень литературно-критической мысли, ее профессиональные критерии. Журнал, чита­ тели которого еще сохранили в своей па­ мяти бурную полемику 1920-х годов, не про­ вел ни одной дискуссии, не напечатал ни одной заметной методологической статьи, в которой разрабатывались бы проблемы современного литературного процесса. Дух подозрительности и ханжества про­ никал и в рецензии опытных, квалифици­ рованных критиков на произведения та­ лантливых писателей. В обрисовке личной жизни мерещился уход от магистральг.’ых путей развития советской литературы, в изображении естественной тоски по долго­ жданным радостям мирной жизни — пош­ лость и аполитизм. В рассказе С. Залыгина «Хельма» пере­ дано ощущение первых дней мира. Через восприятие своего героя, офицера, возвра­ щающегося домой после победы, показан чудесный августовский день в Ленинграде. Красавец город, «величавая и нежная», «стальная и голубая Нева», дети, переходя­ щие улицу, нарядные, пышущие здоровь­ ем физкультурники, среди которых герой заметил красивую девушку Хельму. В поез­ де он знакомится с ней и ее товарищами, которые ехали на физкультурный праздник. Хельма, «приятность, которая вокруг нее», стали для героя символом, олицетворением всей той благодати, которая переполняла тогда людей, истосковавшихся по радостям мирной жизни. Но Залыгин не заканчивает рассказ на этой ноте. В мысли героя прони­ кает чувство отчуждения между ним и этим цветущим, не испытавшим на себе зловещего дыхания войны красивым суще­ ством. Пока еще между ними существует какая-то моральная преграда. Девушки не было там, где он рисковал жизнью. Опален­ ная войной, душа бойца еще в плену ми­ нувшего кошмара. Хельма нравится офи­ церу, но они чужие. Критик Б. Рясенцев понял рассказ так: «Ни автор, ни редакция не замечают пошло­ сти этого образа мыслей, приписываемо­ го автором герою Великой Отечественной войны: в японской литературе так говорят о гейшах —«она создана для того, чтобы быть приятной»... Она не замечает следов войны из окна вагона. «Вы военный, а я ничего не вижу!» И эта девушка кажется советскому офицеру исключительно инте­ ресным, безгранично привлекательным че­ ловеком». Уровню этого «анализа» соответствует и глубина выводов: «Нет никакого сомне­ ния, что, если бы в Омской писательской ор­ ганизации в целом и в редакции альманаха, в частности, больше работали бы с С. За­ лыгиным, читатель был бы избавлен от малорадостного знакомства с ним, а моло­ дой писатель —от необходимости выслуши­ вать в печати горькие истины о своих гру­ бых ошибках». Встречая на своем пути грозные преду­ предительные вешки, выставленные крити­ кой, писатели хоронили свои лучшие за