Сибирские огни № 007 - 1990

В стихотворении «Гость» поэт создает аллегорический образ загадочного прохоже­ го, играющего на флейте, который хочет освободить людей от груза повседневных забот, вырвать из объятий суеты и увести в волшебную страну «Лукоморье», чтобы горожане очнулись от своего рационализ­ ма и практицизма, от душевной спячки, которая мешает им видеть в мире поэзию и красоту. Но это не простая задача. «Оригинальный и загадочный, не понятый никем певец, — пишет критик М. Буда­ рин в рецензии под названием «На ложном пути», — одиноко мечется в советском го­ роде. Он зовет горожан в неведомое ска­ зочное Лукоморье. Но люди так убоги, что им даже непонятен язык поэта... Кто же встречается ему в советском городе, как разговаривает с ним? Некий строитель допрашивал строго: Где чертог? Каковы очертанья чертога? Помню также: истории некий учитель Все пытал: Лукоморья кто был покоритель? Появлялся еще плановик, утверждая, Что не так велики уж ресурсы Луккрая, Чтобы петь о них песни, на флейте играя. Поэт изображает своих соотечественни­ ков,— продолжает М. Бударин, — в ока­ рикатуренном виде, глупцами и бездельни­ ками, обвиняя их в убожестве и закоснелом невежестве. Поразительным эгоцентризмом звучит пророческое предвидение автора, что со временем он будет понят народом: Недаром я звал вас, недаром! Пробил час —по проспектам, садам и бульварам Все пошли вы за мною, пошли вы за мною, За моею спиною, за моею спиною1 Я веду вас по ясной широкой дороге. Убедитесь: не к бездне ведет вас прохожий». Но у критика на этот счет несколько иное мнение: «В пропасть смертной тоски, обывательской благостной безмятежности пытается увести советского читателя Л. Мартынов. Поэт тоскует в нашей шум­ ной жизни. Он зовет читателя на символи­ ческую реку Тишину, в русло безыдейности, подальше от актуальных тем и проблем». В стихотворении «Скоморох» М. Бударин находит «барско-снобистское отношение к своему народу» и даже «отголоски ницше­ анской теории о писателе-сверхчеловеке», в стихотворении «Переправа» —воспевание мрака, проповедь веры в фатум, в судьбу, в стихотворении «Царь природы» презри­ тельную издевку над важнейшими поло­ жениями марксистской философии, утверж­ дающей подчиненность природы человеку. Ну, а где же, собственно, литературная критика, где профессиональная оценка и разбор поэзии и ее особенностей у каждого автора? Такую критику, которую мы рас- сматривали выше, эти вопросы воооше не интересовали. М. Бударин откровенно опре­ делил цели своей рецензии — поиск^ идей­ ных просчетов: «Несмотря на высокий уро­ вень профессионального мастерства, лите­ ратурную зрелость поэта, многие стихи в сборнике выглядят как безыдейные легко­ весные упражнения автора». Но зато какой профессионализм в накле­ ивании ярлыков: «чуждое влияние», «не­ согревающая пассивная созерцательность и эстетское любование» в поэзии К. Лисов­ ского «унылое самокопание, упадничество и декаданс» у Е. Стюарт, «обывательская безмятежность», «барско-снобистское отно­ шение к советскому читателю», «ницшеан­ ство» у Л. Мартынова... Отчуждение меж­ ду писателями и такой критикой, уходящее своими корнями к перегибам и ошибкам СибАППА и группы «Настоящее», в после­ военные годы достигает, пожалуй, своего пика. Дело доходило до того, что писатели думали не о внимании со стороны критики, а наоборот, мечтали, как бы оно их минова­ ло. Да и как могло быть иначе, если подоб­ ная критика не считалась с законами литера­ туры и судила ее, извращая или вовсе не признавая таких краеугольных понятий ли­ тературного творчества, как эстетическое отношение искусства к действительности, характер, стиль, тема и идея произведения. Ведя разговор о литературе не на ее языке и территории, не выводила ли эта часть кри­ тики и самое себя за пределы литературы, вправе ли она была называть себя литера­ турной? И вполне понятен призыв А. Фа­ деева к издателям, к редакторам журналов и газет страны: «Когда же, наконец, наша критика начнет разрабатывать жизненно важные вопросы нашей социалистической эстетики? Не печатайте статей критиков, которые отделываются фразами по поводу темы произведения, ни слова не говоря о том, как она художественно воплощена. Что это за критика?» В оценке прозы, в которой автор высту­ пал не столь открыто и доверительно, критикам-разоблачителям идейных ошибок было уже потрудней. Но они и тут нашли действенные методы. Устанавливались нор­ мативы количественного отражения той или иной темы. В рецензии П. Фатеева на роман К. Се­ дых «Даурия» высказано требование, кото­ рое было симптоматичным для многих ре­ цензий тех лет: «Больше внимания следует уделять показу трудовой деятельности по­ ложительных героев романа». За это по негласной ценностной шкале критика при­ суждала писателю высший бал. Например, для критика Г. Крылова достоинства пове­ сти И. Дворецкого «Тайга весенняя», посвя­ щенной труду передовиков на лесозаготов­ ках, не вызывают никаких сомнений. Еще бы, ведь в повести речь идет о том, «как в глухой тайге рождаются новые методы, позволяющие превратить леспромхоз из сезонного в крупное советское индустриаль­ ное предприятие с круглогодовым поточ­ ным процессом лесозаготовок». В обзоре альманаха «Енисей» Б. Рясен- цев, ведя разговор о романе Н. Волкова «Наше родное», сделал ему упрек, что «зна­ чительная часть сюжетной территории уде­ лена жулику Гронскому», а вот «переход советской торговли от карточной к бес­ карточной системе» освещен недостаточ­ но. В. Соколова в «Заметках о герое дет­ ской литературы в произведениях Г. Пуш­ карева и С. Сартакова» ставит им в вину недостаточное освещение роли партии в вос­ питании детей. Е. Макарова обвиняла К. Се­ дых в том, что в «Даурии» нет рабочих, не­ достаточно показана связь с военными дей­ ствиями на других фронтах. В. Голант упре­ кал К- Седых и Г. Маркова в том, что они мало пишут в своих романах об американ­ ской интервенции. Нормировались даже разговоры героев. В. Вихлянцев в рецензии на книгу Б. Ко- стюковского «Сибиряки» ставит автору в упрек, что «герои рассказа «Анна Назаров