Сибирские огни № 007 - 1990
— Две партии в преферанс,— сказал с горячей уверенностью. Но и звенящие карты не помогли — продул. Болельщики стали похихикивать: пэмс, Акулич, пэмс! что, не с нашим братом играть? Это еще больше озлило всеми признанного кандидата наук. Хоть бы одну партию выиграть, а то ведь насухую... — Попробуем в штос,— предложил он немецкую, очень редкую игру, в которой никогда не знал себе равных. И в штос проиграл. Хва тился, а платить нечем. Не рассчитал немножко. Понадеялся на вы игрыш. — Кто мне одолжит? — спросил растерянный, убитый Акулич. Но никто не изъявил желания, даже начальница ОТК, которая к не му благоволила. Все радостно переживали крах кандидата картеж ных наук. — Нечем платить, буду использовать тебя вместо такси. Две де сятирублевки— хороший рейс! — и новенький показал на пышную начальницу ОТК, занятую вязанием: —Доставишь эту шахтовую бадью домой. Акулич было запротестовал, но победитель глянул свирепо — и он тотчас сник: тюремщик, что ему стоит пырнуть ножом? — До самой двери доставлю,— заверил мастер. И только додоновский «молоканщик» дополз до города, только шахтеры стали выходить из вагонов, Акулич п о д р у л и л к тамбуру, в котором показалась начальница ОТК. Перед выходом на линию он влил в свой б а ч о к пятнадцать капель, растворенных в стакане во ды, и был в этаком шаловливо-приподнятом настроении, когда наси лие над человеком кажется ребяческой забавой. Скажи победитель: ты должен зарезать начальницу,— он с такой же готовностью подчи нился бы и исполнил это. Известно, в тот момент, когда у додоновца в желудке и в жилах начинает растворяться ацидум, он готов на лю бую подлость. В это время сердце его, отравленное, убитое ядовитыми парами, выполняет лишь одну роль —механического насоса. — Садись! — сказал Акулич, повизгивая:—Взив, взив, взив! — и шевелил ногой так, будто жал на педаль —такси, значит, такси. — Акулич, ты что, лишку хватил? —засмеялась начальница. У нее и мысли не было, что она проиграна, что она должна сегодня прибыть на таком необычном транспорте. Она впервые обратила вни мание: лицо его, землисто-серое, с бородкой, похожей на скребницу, с лихорадочными глазами, омерзительно. Она умоляюще смотрела на проходивших мимо людей, знакомых и незнакомых: помогите. Но люди посмеивались: — Садись, тетка! Пусть он, стручок, лопнет. — А, садитесь, Галина Ивановна! Уздечку б вот, чтоб удобней править... Сторонний додоновец на все мерзости смотрит с улыбкой. Его выводит из себя, в большей части, только жена, если она встречает его не то что грубым, но как-то не так сказанным словом, если ужин пода ет то горячим, то холодным, то теплым, то не вовремя. Акулич схватил начальницу за пухлые руки и дернул: довольно разговаривать! Женщина, не найдя себе заступы, взгромоздилась на плечи человека-такси. Ши н ы его оказались слишком слабыми, про сели, покосились. Закачался мастер, однако устоял. И поколесил, по колесил боком, как подбитая ворона. Но уже не фыркал, фыркали люди, провожая его взглядом: ого, нагрузился! ха-аро-ошую бабеноч- ку нашел себе дядя! ...На другой день, когда слава о рейсе Акулича дошла до Лукья на, он спохватился: начудили... погнался за Кариной, тоска феноль ная! Но юмор Карины, открылось ему, пусть и с опозданием, был все-таки оправдан. Если в ее действиях и допускалось насилие, так над человеком аморальным. И цель ее была, в основе-то, вразумить его. Хотя и вкусны жареные рябчики, хотя и пышны, мягки перины, но все-таки не пользуйся теми благамй, которые созданы не тобой, н&''
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2