Сибирские Огни № 006 - 1990

Если в Вашей повести имена упомянутых людей не вымышлены, то у ме­ ня появилась уверенность, что упомянутый в последнем абзаце Сильвестр — мой родной дядя, брат моей покойной матери, репрессированный в 1937 году, в декабре месяце. Странностям его нечего удивляться, т. к. он, будучи личностью незаурядной (окончил университет, археологический институт, учился в моло­ дости в Академии Художеств, был талантливый скульптор, работал и жил в Киеве, был крупным специалистом по Трипольской культуре и т. д. и т. п.) и перед самым арестом пережил страшную трагедию: его жена покончила само­ убийством, заколола себя финкой. Остался у них сирота, семилетний мальчик (теперь он доктор медицинских наук, воспитала его тетка, сестра жены). После ареста мы, его родные, разыскивали репрессированного, но получили стандартный ответ: «умер». Но могло же быть такое чудо, что он остался после всех мучений жив, и это именно он, этот одичавший старик, этот «чудик», никому не известный? И зовут его Сильвестр Сильвестрович! И очень может быть, что он не хотел воз­ вращаться домой, в Киев, боясь, что родных и сына может скомпрометировать такой «враг народа»! Н. Луговая. 4. ТАТЬЯНА ВАНОВСКАЯ — ДУША ЗАГАДОЧНАЯ Москвич Астахов Ф. Л. пишет в цитированном уже письме в мой адрес: «Автор говорит о шпионаже среди студентов. Да, я подтверждаю это. Был та­ кой случай, когда одному студенту за одно слово-дали пять лет». Но вывод москвич Астахов делает из этого очень даже неожиданный. «Неверно автор возмущался, что ему дали 10 лет... Не будь олухом, держи язык за зубами...». Следовательно, сделали правильно, что бедняге-студенту дали пять лет за одно слово, а мне по той самой таксе за пять слов полагалось, значит, двадцать пять лет: держи язык за зубами. Заключает свое письмо москвич Астахов фразой, которая доводит его мысль до логического завершения: «Я решительно против того, чтобы прошлую довоенную жизнь рисовать, как ад». Значит, пять лет за одно слово, двадцать пять —за пять слов —это вовсе не ад, нормальная, справедливая жизнь. Хочешь жить —не будь олухом, по­ малкивай —кодекс поведения строителей сталинского социализма. Боюсь, сам товарищ Астахов не очень понимает, как мне кажется, что написал. Неужто в самом деле — жизнь не ад кромешный, когда надо днем и ночью держать язык за зубами, не ад кромешный? Неужто поколение, к кото­ рому он принадлежит, навек притерпелось к страху, ко всенародной немоте, и такой правопорядок не стыд и позор тех поколений? Я могу лишь догадываться, каковы были нравственные критерии у моей высокообразованной учительницы Татьяны Викторовны Вановской, кто был ее духовный отец. Маккиавелли? Цель оправдывает средства? Но какая цель, что за корысть посадить меня, ничем тогда не примечательного студентика? Впрочем, стоп, а анкета? Юная преподавательница лишь начинала свою карьеру, и строчка в анкете: принципиальна! Бдительна! Будучи преданна ли­ нии, выявила скрытого врага народа, систематически проводившего среди сту­ денчества... Я не знаю, что я там проводил, ну да, ну, конечно же, —контрре­ волюционную работу с целью свергнуть существующий строй... А совесть, Татьяна Викторовна? Жизнь человеческая, молодая, трепетная, ради строчки единой в анкете? О, господи, что она стоила, жизнь человеческая, в те годы? Вождь приносил гению своему в жертву судьбы целых народов, стран. А тут какой-то студен­ тик. Дуновение ветра! Учителем вождя был тоже великий Маккиавелли... Совесть? Не могу не рассказать об одной аномалии, об одном коротком эпизоде, который почти сорок лет хранит память. Когда меня после суда вели в тюрьму, Татьяна Викторовна, увидев меня, тюремным парикмахером наголо стриженного, ограбленного до нитки уголовниками в камерах предваритель­ ного заключения, побледнела. «БлагодарЮ'аВ33, Татьяна Викторовна; за добрую