Сибирские Огни № 006 - 1990

рателей на вышках, собак передавать через местное население адреса родст­ венников для сообщения о нашем местожительстве. Через год нас грызла мысль, за что мы страдаем, и я решила написать царю-батюшке Сталину письмо с подробным указанием адреса, откуда, из ка­ кого села нас вывезли, почему мы лишены права учиться, по какой причине мы должны находиться в нечеловеческих условиях под строжайшей охраной? Сталин, конечно, моего письма не читал, его референт ответил глупо. Реко­ мендовал обратиться в Алтайский край за разъяснением, тогда я не успокои­ лась, написала Марии Ильиничне Ульяновой, все снова подробно описала, в каких мы тяжких условиях содержимся и за что? Спасибо ей, вечная память за человеческое отношение. Ответила, что допу­ щена некоторая ошибка и срок пребывания пять лет в лагере. Администрации лагеря мной предъявлено письмо Марии Ильиничны, и после этого наши бытовые условия изменились, выдали фуфайки, шапки, одежду с умерших. Для нашей семьи это письмо было основанием отбытия срока в лагере, о судьбе отца нам неизвестно. В 1937 году он, как нищий, измученный, больной преступник, вернулся из тюрьмы и вскоре умер, так и неизвестно, за что все мы отбывали срок. В 1941 году началась война. Брат погиб честным коммунистом, мужа заму­ чили бендеровцы-украинцы как коммуниста. Я с матерью была в оккупации, брошена учреждением, перенесли холод, голод, лишились всего, снова лагерь немецкий для отправки в Германию, я сбежала, скрывалась и осталась жива. За время работы получила квартиру, пенсию небольшую, но слава судьбе, теперь, как сон, вижу всю пережитую жизнь. Поверит мне тот, кто тоже про­ шел этот тернистый путь, а как еще много коммунистов, жалеющих за перио­ дом сталинизма, им тоже, наверное, было лучше, чем сегодня. Глав?, моей повести «Кто виноват?», если читатель помнит, заканчивается описанием встречи... с Тимошкой Рваным. «Слева по борту тайга расступается просторной, кипреем заросшей поля­ ной, посреди которой я вижу одинокий домишко. Я его узнаю. Мне показывали его, когда мы шли вниз. Сильвестров станок, сказали. И будто бы живет тут чудик, по имени Сильвестр, совсем одичавший старик. Весь зарос, вроде бы разговор даже забыл, молчит. Давно живет один, как перст. Нет, не один, я вижу. На берегу у самого уреза воды играет пара собачек, буланая лошадь подняла голову и смотрит на теплоход. Завиваясь, курится из трубы дымок, значит, живой еще Сильвестр, не помер. Когда я тридцать лет назад ходил по Енисею рулевым, на берегах редко, но все еще стояли неболь­ шие станки-деревушки. Не все были жилые, но над некоторыми курились дымки, иногда увидишь играющих у воды ребятишек. Рассказывали мне: везли на баржах народ и через каждые двадцать кило­ метров высаживали на берег определенную норму мужчин и женщин. Они сами должны были обустроиться. Или вымереть. Станков с годами становилось все меньше, а когда оставшимся в живых жителям разрешили уехать, почти все станки заглохли, заросли тайгой. Один, кажется, и остался на реке этот станок. Хозяин его так и не уехал. Перестанет куриться дымок над крышей — значит, все. Закончил свой путь никому не ведомый Сильвестр...». Господи, не Тимошка ли это Рваный, обожгло меня. Один из многих Тимо­ шек. И вот письмо из Полтавы. Глубокоуважаемый товарищ Сапожников! Ваша судьба очень трудно сложилась, как и многих миллионов самых ценных, самых необходимых нашей многострадальной Родине людей. Кажется, не было в 30-х годах семьи, которая не понесла бы таких болезненных потерь, так:??, ргщ, кртррада-ранее Сталин ср своими помощниками, ".сч г; . • <•