Сибирские Огни № 006 - 1990

— Плывем обратно к городскому берегу! — подвела итог Ниночка.— Это ураган! Мы столкнули лодку с отмели, но не успели выйти на фарватер, как увидели, что не только левый берег, но и железнодорожный мост справа и силуэт города слева скрылись в хвостообразной смерчевидной мгле, и налетевший шквал, несущий нас к правому берегу, превращается в пенообразную массу и за нашей спиной, и по сторо­ нам, и впереди нас. И, мчась с невероятной быстротой на гребне вала, мы с Яном так ловко работали веслами, что оказались плавно выброшенными на правый берег в тот самый момент, когда шлепнули нам на спину первые капли тяжелого, крупного, будто бы ртутного, если не серебросвинцового, дождя. Мы еле-еле успели перевернуть лод­ ку, чтоб укрыться под нею от этого дождя, забарабанившего по днищу, но все же не могли укрыться от ехидной пены волн, которая с шипением заползала под корму. Этот вихрь промчался и утих. Помнится, я тогда еще посмеялся, сказав Яну, что таких шквалов он не видывал ни на Обской губе, ни в Карском море, но тогда мне и в голову не пришли мысли морализировать в том смысле, что-де самые большие опасности подстерегают храбрых моряков не в море, а на суше, и, как правильно сказал в одном английском стихотво­ рении боцман Снасть матросу Билли: в бурю бывает опаснее всего в городах! Тогда, к случаю, я не вспомнил этого, переведенного мною, хрестоматийного английского стишка, а между тем, это было бы весьма кстати, дело шло именно к этому. Как я сказал, смерч пролетел и растаял. Но новые вихри налетали на нас все ча­ ще и чаще, принимая то один, то другой облик. По известному народному поверью, если в несущийся смерч метнуть ножик, то он останется на дороге окровавленным, по­ тому что можно таким образом ранить крутящегося в смерче беса. Но иногда эти бе­ сы стали появляться без видимого наличия смерчей. Так, однажды, сидя на террасе, я понял, что бесы предпринимают наступление на Яна: к воротам приближалась извозчичья пролетка, на запятках которой стоит улы­ бающийся председатель общества туристов, бывший чапаевец Ренц, добродушный, со следами не прошедшей бесследно контузии на лице; в пролетке, обнимая какую-то, не­ известную мне, даму, восседает собственной персоной Павел Васильев, а на козлах, спиной к лошадиному хвосту, а лицом к прочим описанным, примостившись рядом с кучером сидит не кто иной, как Ян Озолин. ...На следующий день Ян пришел, чтоб поведать, как он показывал Павлу мат­ росские кабачки и как тот звал его с собой в Тобольск, куда едет то ли корреспон­ дентом от «Известий», то ли для сбора сведений о последних годах жизни царской семьи и изучения карьеры Распутина. Когда Ян выложил мне все это, я сказал ему, что ни в коем случае не следует связываться с этим злостным скандалистом, который хотя и поэт, известный всесоюз­ но, но человек ненадежный. Я рассказал ему, как в прошлое посещение Омска Павел безобразничал у Антона Сорокина, что, впрочем, только рассмешило Яна, так как, дей­ ствительно, история увещеваний Васильева стариком Сорокиным, отцом короля пи­ сательского, была забавна: после увещеваний в комнате, полной кактусами, и уколов­ шись об них, когда пятились от гневного старца, Павел с приятелем бежал в Новоси­ бирск, где они немедленно учинили разгром буфета в городском театре, и когда Пашкиного приятеля выволакивали прочь, он кричал еще бушующему Павлу: — Паша, успевай доламывать кактусы! — хотя в буфете не было никаких кактусов, а были только фикусы да искусственные пальмы. Ян слушал и похохатывал, а когда я напрямик сказал ему, что якшания с Павлом Васильевым кончаются для людей плохо, хотя сам он выходит сухим из воды, Ян ска­ зал, что он ровно ничего не боится. _ Знаешь что,—сказал он мне,—ты не обо мне заботься, а лучше займемся на­ шим другом Костей! Костя, комсомолец, журналист по профессии, прибывший откуда-то, кажется, из Белоруссии, поэт и мыслитель по призванию, был лучшим по всему Омску знатоком философии Канта, Гегеля, Фейербаха и, конечно, Маркса и Энгельса: он мог цитиро­ вать наизусть целыми страницами. Цитировать чужие произведения он мог, но вот писать, как прозу, так и стихи, он был крайне ленив. Будучи мечтателен и беден, Костя как-то оказался без призора, без ухода, без жилища, чем и воспользовался некий хитрец, назовем его Лирниковым. Этот Лирников, переводчик по ремеслу, ока­ завшись в Сибири, быстро обзавелся жилищем, женился и решил: раз он очутился в Омске, — написать роман о Колчаке. Но так как писать ему было некогда, да и нуж­ но было бы прежде собрать материал, много прочесть, да уж и не такой он был мас