Сибирские Огни № 005 - 1990

— Когда началась война, то у людей вашего поколения подкор­ ка, подсознание только формировались. Еще было необходимо напи­ тываться да напитываться. Необходимо было для этого время. А вы были брошены в огонь, под пули. Горькая участь не обошла и вас: вы слепли отранений, не могли ходить. — Нелегко все это восстанавливать в памяти. Когда я был силь­ но контужен, то меня привезли в госпиталь. Но там меня не хотели принимать. Нашего помощника начальника штаба и его товарищей, которые меня доставили, обвинили в том, что они привезли труп, ко­ торый нужно было хоронить, а не везти в госпиталь. Не хотели при­ нимать. Это было в Венгрии. Но меня все-таки каким-то образом ос­ тавили в госпитале. И я задышал. Я лежал с парезом — у меня был паралич левой половины тела. Слепой и глухой. Залег надолго. Все это произошло, когда я в звании лейтенанта был командиром батареи 37-миллиметровых автоматических зенитных пушек в 17-й воздушной армии. Со своей батареей я прошел через Румынию, частично через Югославию, а в Венгрии, где-то возле Секешфехервара, меня крепко задело. Это произошло 28 апреля 1945 года. Война практически за­ кончилась, а мне очень не повезло. Примерно в начале июля я при­ шел в себя, стал кое-что понимать, но еще был слепой. И когда я по­ нял, что живой, но состояние мое тяжелое, то у меня была сильная депрессия. Мне приходила мысль, что жить мне не нужно. Даже была попытка самоубийства. После всех госпиталей в Новосибирск я приехал с костылями и с очень плохим зрением в начале октября 1945 года. — Нужно было думать, как жить дальше? — До войны' у меня было серьезное намерение поступать в кон­ серваторию. Я готовился. В Сибири тогда консерватории не было, свои планы я связывал с Москвой, у меня там даже были пробы, какая-то была договоренность о поступлении на вокальное отделение Москов­ ской консерватории. Вернувшись из госпиталя, в Новосибирске я рассчитывал вос­ становить здоровье, чтобы на следующее лето уехать в Москву, в кон­ серваторию. Но в Новосибирске после разговоров с родителями воз­ никла мысль, что надо притулиться все же в какой-то институт, не терять время. Жили мы на Красном проспекте, недалеко находился учебный корпус медицинского института. Передвигаться без косты­ лей я еще не мог. Аттестат после десятилетки у меня был хороший, и я направился к ректору мединститута Григорию Терентьевичу Шикову. Там мне сказали: «Если догонишь — зачисляем. Учись». Семестр уже подходил к концу, но я все-таки решился — вошел в студенческую жизнь. Здесь была еще и такая деталь: из армии я возвратился канди­ датом в партию. Весь мой кандидатский стаж был просрочен, потому что после приема в кандидаты на фронте пришлось долго лежать в госпиталях. В институте меня ввели в комитет комсомола, некоторое время спустя избрали секретарем комсомольской организации. А ког­ да учебный год закончился и я мог уже ехать в консерваторию, то возникли новые трудности — меня просто не отпустили из института уже по партийной линии. — Таким образом, медицинский институт в вашей судьбе ока­ зался случайно? Несчастье заставило связать с ним судьбу? — Можно сказать, что именно так все и произошло. На втором курсе я женился. И чувство у меня в то время было такое, что судьба моя сильно искажена, поскольку мечта о консерватории не была слу­ чайной и мимолетной. А с Новосибирским мединститутом я потом долго не расставался, ушел из него в 70-е годы, занимая должность ректора. — Как же вам удалось найти выход из положения для себя как для личности? Ведь это сложное психологическое состояние, когда перед 20-летним человеком в один узел связываются сразу несколько