Сибирские Огни № 005 - 1990

— Слушай, Людмила, ты не думай, что я за себя боюсь. Я за них боюсь, за ребятишек. Как бы чего не напортить. Если деньги нужны, так я, хоть до смерти, готов весь заработок отдавать. Остав­ лю себе по рублю на день. Ну не по рублю, по полтора, чтобы еще утром чай с повидлом, и проживу. — А мужика-то этого, который... ну... Увезли, что ли? — Отправили гада, в наручниках. — Жалко. Пусть бы он и в меня пальнул. И вообще, таких, как я, баб надо отстреливать. — Тогда и мужиков, как я,— тоже. — Ох, много на нас боеприпасу уйдет,— сказала Людмила раз­ думчиво. Они замолчали. За трудной их душевной работой пауза длилась долго. Каждый думал о своем, каждый боролся за человека в себе в одиночку. Людмила поднялась с дивана. — Чего надумала? — спросил Степан озабоченно. — Тут думай не думай, а за детьми идти надо. Там люди чу­ жие, а мы с тобой как-никак им — родня. Свой своему — поневоле ДРУГ. Людмила ушла, а Степан пошел на кухню, встал у окна, стал ждать. Больше, кажется, он уже ни о чем не думал. Но, может быть, от этого время тянулось бесконечно долго. Иногда ему казалось, что жизнь его пролетела быстрее, чем это ожидание. И вот теперь, когда он уже махнул на себя рукой и полностью уверился, что так самотеком дойдет жизнь до последнего итога, пе­ ред ним встала задача, которую он не мог охватить ни умом, ни чув­ ством. Откуда-то, из глубин его памяти, выплыл вопрос, зачем это ему все, раз он этого совсем не хочет? Отчего ему выпала такая судьба, что он никак не может приспособиться к жизни. Ему ведь так мало надо, много ли теперь таких, как он, людей, которым, как ему, так мало надо. Наоборот, теперь все как с цепи сорвались, дерут друг другу глотку. И все дай, дай, дай. А ему, в сущности, ничего не надо. Он ведь ни у кого ничего не просит. И Людмила у него тоже появи­ лась случайно. Он не искал и не просил. Ему хорошо с ней, лучше, чем одному. Но одному спокойнее. Он, конечно, ее очень жалеет. Она самый близкий ему человек, и, может быть, это самый большой пода­ рок, на который расщедрилась судьба. А больше ему не надо, боль­ ше ему не поднять. Все, что ему было отпущено природой, все, что называется добротой, любовью, нежностью, желанием быть отцом, мужем, все это растряслось в железнодорожных вагонах, осталось где-то на общежитских койках, а если какая малость и уцелела, так только на то, чтобы жалеть и по-своему любить Людмилу. Инстинк­ том он чувствовал опасность в этих маленьких, несчастных и безза­ щитных человечках. В них была скрыта большая угроза. И, может быть, они его тоже инстинктом почувствовали, он вспомнил, как зло, волчонком, на него зыркала девочка, как испуганно заревел маль­ чишка... Степану было ясно, что не годен он для такого дела, за которое с таким жаром ухватилась Людмила, но душа его продолжала мучить­ ся, а он ни на что не мог решиться. Степан сидел в такой глубокой задумчивости, что не услышал, как пришла с детьми Людмила, как отвела их в детскую комнату и оставила там одних. Это дико звучит, но им надо было дать обвык­ нуться в родном доме. Ленка нашла под кроватью свою большую кук­ лу и забилась в угол, глядя оттуда, как затравленный зверек. Мишка упал ничком на свою кровать и лежал в обреченной не­ подвижности. Людмила тихо закрыла дверь и, осторожно ступая, прошла на кухню. Щуплая фигурка Степана была такой жалкой на фоне чужого окна, что она почувствовала к нему такую же нежность, какую чувствовала к детям. «Он такой же, как они, непритуленный,