Сибирские Огни № 005 - 1990
лось, не повезло. Сначала она вроде как обрадовалась, что обе срав нительно молодые да еще и Поповы. Ну прямо-таки родня. А потом Эта Надежда показалась Людмиле не то чтобы тихой, а какой-то уж больно вежливой, осторожной или замученной. «С такой, если что, так и не договоришься,— думала Людмила.— В общем, тюха-ма- тюха. Дамочка. Из тех, которые уверены, что все люди в нашей не объятной стране как проснутся, так «доброе утро» друг другу гово рят. Пожила бы она в их общаге, послушала. Или на стройке бы по работала. Ей, наверное, мужик утром кофий в постель подает и на ночь в лобик целует». Но однажды вернулись после ужина. По телевизору ничего хо рошего не показывали, на танцы идти тоже толку нет. А гулять прос то так, взад-вперед, да еще по такой погоде, Людмила не привыкла. Куда деваться... пошла в палату. А там Надюха, эта дамочка осто рожная, сидит, читает письмо, и слезы у нее такие крупные, благо родные из глаз катятся. Наверное, по ней уже скучают дома, без нее просто жить не могут... Людмила напротив на кровать брякнулась и сидит. Ну а что ей было делать: сочувствовать, что мужик ей сюда кофий не может в постель принести? Надюха письмо убрала, слезки вытерла и вдруг берет ее руки в свои и говорит: «Люда, ты на меня не сердись, если тебе будет надо, ты только намекни». У самой вода в глазах, а к ней — с сочувстви ем, и не от хитрости, от сердца. Людмилу не проведешь. И, может, с непривычки, что ее кто-то может жалеть, Людмила тогда растаяла. Она вообще легко поддающаяся, ей одна цыганка как-то сказала, что ее загипнотизировать — раз плюнуть: «А потом ты сама все отдашь и голая останешься». Людмила тогда Надюхе всю правду и выложи ла: «Мне что, надо мужика сразу в постель тянуть? Да пропади они пропадом. Ведь приедешь домой и рассказать нечего. По аллее под руку ни с кем не прошлась, да что там под руку, на скамейке рядом ни с кем не посидела. Что, я билет, что ли, такой вытянула: что мне, если не раствор, так известка?» А Надюха ей гладит руки и ничего не говорит, только слезки у нее в уголках собираются и потом шариками катятся. Людмила тогда тоже всплакнула, хотя не любила она этого дела, но вышло вроде бы как за компанию. Не повеселиться, так хоть поплакать. А потом На дюха ей свою судьбу рассказала. Вот не позавидуешь. Нет мужика, а такого врагу не пожелаешь. Но к тому времени мужика ее уже поса дили и должны были их вот-вот развести. И так он ей душу перекру тил, переломал, что и в больнице полежала, и в санаторий пришлось поехать. Детей на чужих людей оставила и поехала. И письмо ей пришло от приятельницы. Та о детях писала. Вот и плакала Надюха. После этого разговора они так сдружились, что и часу друг без дру га не могли провести. Одна на процедуры, и другая за ней, так и ходили друг за другом, как хвосты. А как-то раз Надюха ей сказала: — У меня от тебя, Люда, на душе хорошо. Разъедемся, так я по тебе скучать буду. Давай переписываться. Людмила тогда засмеялась. Почему-то ей показалось смешно переписываться. Школьницы, что ли? И еще запомнилось ей, что ждала тогда Надюха вызов с Севера. Но этому Людмила значения не придала. Она сама всю жизнь чего- нибудь ждала, все думала, что кто-то куда-то ее позовет. Мечтала устроиться на какой-нибудь почтовый ящик, где и заработки беше ные и мужиков хоть пруд пруди. У ней и сейчас такая мечта нет-нет да и проснется. Вот получат они казенное письмо-вызов на остров Диксон или на Мадагаскар, да хоть на полюс, хоть в пустыню Саха ра... А там написано: «Уважаемые товарищи, вкалывайте на совесть; обеспечение всем, что нужно для жизни, гарантируем и прежде всего двухкомнатную квартиру, отдельную». Вот уж где бы они со Степаном повкалывали. Да у нее бы мозо ли не сходили и казанки бы не заживали. Но такие письма даром не 62
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2